Меня колотило мелкой дрожью. Мне хотелось подойти к ней, схватить ее за руку, дернуть, оттащить от двери, заставить слушаться. Нет, это не я. Это не я. Это мама. Я сглотнула, сделала медленный, очень медленный вдох и трясущимся голосом сказала:
— Хотя бы поешь.
Хоуп посмотрела на кастрюлю. Какое-то время сомневалась, но все-таки дошла до кухонного стола, громко топая и опустилась на стул.
Вдох. Выдох.
Я перевалила кашу в тарелку и поставила перед ней. Стоило Хоуп заполучить ложку, как она жадно зачерпнула кашу, отправила в рот и проглотила, не жуя.
Зачем она так со мной? Я же переживаю, я не хочу, чтобы с ней что-то произошло, я не могу бросить ее. Я так перед ней виновата, неужели так трудно принять мою помощь? Она так сопротивляется, но ей ведь нужно это, ей стало бы куда проще, если бы она всего лишь позволила помочь ей.
— Почему ты не хочешь жить здесь? — спросила я.
Хоуп не отвечала, продолжая поглощать кашу и я села напротив нее. Она выглядела сейчас как одичавший звереныш, готовый напасть на любого, кто попытается отобрать у нее еду. Доев, Хоуп потянулась за шоколадкой. И лишь съев всю плитку, ответила:
— Не хочу быть как ты.
Я нахмурилась.
— Что значит — как я?
Хоуп сверкнула на меня глазами.
— Есть мы, а есть они. И если ты выбираешь одних, то не должна помогать другим. Так не работает. Ты либо с нами, либо с ними.
— Но я же…
— У тебя есть квартира, Элис! В базе блюстителей указано, что ты маг! Ты учишься в академии с другими магами! Ты дружишь с магами!
— Но у меня нет магии! — не выдержала я. — Я не могу полноценно учиться, не могу устроиться на работу, не могу даже продать эту квартиру и купить другую, чтобы…
Я замолкла, потому что Хоуп рассмеялась.
— Ты себя вообще слышишь?! Да любой ниим отдал бы что угодно, чтобы обменять свои проблемы на твои. Так что, если ты уже выбрала их, то будь с ними. А к нам не лезь.
— Да не выбирала я их. Я просто пытаюсь хоть как-то… Я все равно никогда не смогу жить нормально. Я в любом случае не одна из них и…
— Но и не одна из нас.
И эти слова больно резанули где-то под ребрами. Точно Хоуп всадила туда нож. Нет, не всадила. Нож уже давно был там, но сейчас она решила его провернуть.
Хоуп поднялась и пошла к выходу. Остановилась у двери. Молча смотрела в нее. Я подошла, вставила ключ и открыла дверь.
— Спасибо, — буркнула Хоуп. — Но больше ко мне не подходи.
И Хоуп ушла, забрав с собой тот воображаемый нож. Вытащила его из моих ребер и оставила меня одну перед дверью истекать воображаемой кровью.
В квартире, из-за которой я не могу быть одной из них. В квартире, из которой хотелось поскорее сбежать. Но куда? В академию, из-за которой я не могу быть одной из них? К магам, одной из которых мне никогда не стать?
Я помыла кастрюлю и выключила аллириум, оплатила счета. Спасибо маме, что прямо перед смертью она умудрилась где-то отыскать столько денег, что я до сих пор могу их оплачивать. Будто точно знала, в какой именно день умрет. Да, она долго болела, не спала ночами, постепенно теряла магию и угасала, а в последние годы почти не могла проводить ритуалы, денег получала мало, ушла с работы, чтобы найти попроще, и в итоге просто осела дома.
Но в июле три года назад неожиданно пропала на весь день, а вечером вернулась с целой сумкой денег. Не знаю, что она сделала, не знаю, где взяла их, спрашивать я побоялась. А она лишь твердила о том, что через пять лет я должна поехать в Абендорм. Но объяснять ничего не стала или просто уже не могла. Всю ночь заходилась в кашле, просила не вызывать скорую, но я вызвала.
И она говорила не ехать, но я поехала. И врачи говорили, что она умерла, но я не верила. И в похоронном бюро говорили заключить договор, но я не могла.
И тогда пришлось звонить отцу.
Он был не рад, совсем не рад. Не из-за того, что мама умерла, а что ему пришлось приехать. И я тоже была не рада. Не из-за того, что мама умерла, а из-за того, что пришлось общаться с ним. Врать про психосоматику, про еще что-то, уже и не вспомню. Делать вид, будто мне абсолютно плевать, что он бросил меня с ней совсем одну; пока он делал вид, будто сожалеет об этом. Не смеяться ему в лицо, когда на похоронах он говорил, какой прекрасной женщиной она была и как жаль ему о ее безвременной кончине. Притворяться, что я со всем справлюсь, что мне не нужна помощь, что мне абсолютно плевать на ее смерть. Потому что абсолютно плевать мне все-таки не было, ведь, что бы она ни делала, как бы себя ни вела, я все равно любила ее.