— Она меня увидела, — сказал Шон. — Теперь на тебя смотрит.
— Шайсе! — Маркус раздраженно повернулся.
Музыка как раз стихла и на середину сцены вышла Вэлэри. Она то нерешительно оглядывалась на стоявшего у кулис распорядителя, то переводила взгляд на Маркуса, и даже отсюда были заметны ее частое дыхание и бледность.
Поймав ее очередной взгляд, Маркус жестами изобразил знаки «молчи» и «скройся». Мелкая, кажется, поняла: опустив веки, едва заметно кивнула. Маркус расслабился. Вот и все. И стоило тратить время на поиски?
Но внезапно Вэлэри кашлянула. На щеках ее вспыхнул румянец, и шрамы проступили белыми рваными полосами. Подрагивающими руками она развернула бумажный свиток, и неуверенный глуховатый голос разлетелся по залу:
— Максимус Амарус. Песня о Соколе.
— Максимус Амарус. Песня о Соколе…
Лера осеклась. Похоже, местный микрофон, который представлял собой металлическую ажурную арку, перекинувшуюся от одного края сцены до другого, дал сбой. Иначе, почему ее голос не усилился и звучит как обычно? Да и шум из зала доходит еле-еле, будто через стену.
И что делать?
Маркус-то ждет. Даже знаки подал: сначала ладонь ко рту приставил, а потом руки сцепил напротив груди. Наверняка это означает что-то вроде «говори, я с тобой».
Лера растерянно отметила появление перед сценой знакомой рыжей макушки. Дилан… Пришел поддержать? А нет, он же не знает про ее уговор с Маркусом. Вон как руками машет и глазища таращит — типа, ты что, дура, творишь? остановись!
Но ей нельзя останавливаться! Лера оглянулась на музыкантов и вполголоса сказала:
— Он, кажется, сломался…
— Что? — вскинул брови мужчина со скрипкой.
— Артефакт, который должен делать громче.
Мужчина бросил на арку пронизывающий взгляд.
— Заклинание работает, на сцене тихо… — Он пожал плечами. — Всё в порядке, лиа, вас прекрасно слышат.
Тело ошпарила колючая волна. В порядке⁈ Работает⁈ То есть арка в одну сторону увеличивает громкость, а в другую уменьшает? И все слышали дурацкий вопрос про сломавшийся артефакт? Вот же блин…
Лера медленно развернулась обратно. Да, все слышали. Сначала-то народ не особо смотрел на сцену, а вот теперь… Смотрят! Потешаются, наверное, над дурочкой деревенской.
Лицо горело, тело горело. Казалось, что и бумага, намертво зажатая в онемевших пальцах, сейчас воспламенится.
Взгляд выхватил из толпы знакомые лица: Розалия с подружками, в паре шагов от них — Солана, из-за плеча которой выглядывает Херта. От всех так и веет презрением с изумлением вперемешку. Переглядываются. Наверное, гадают, к кому это она в клиентки попроситься хочет, кому достанется такое удовольствие — отшить уродину.
А вот фиг вам! Скоро локти кусать будете!
Отгоняя морок, Лера тряхнула головой, выпрямилась и перевела взгляд на Маркуса. Как советуют из каждого утюга, надо выделить в зале одного человека и читать ему. Конечно же, это будущий патрон.
Но Маркуса на прежнем месте не было. Ни его, ни Шона! Да и бог с ним, с Шоном. Маркус-то где⁈ Обмирая от ужаса, Лера обшаривала взглядом толпу, но лица расплывались, превращались в одинаковые белые пятна…
— Лиа, если вы не готовы, можете выйти позднее.
Не сразу дошло, что к ней обращается распорядитель, незаметно оказавшийся рядом. Почти не соображая, она пробормотала:
— Я готова, всё хорошо…
Движение у сцены привлекло внимание, и Лера чуть не всхлипнула от облегчения: сбоку от Дилана встал Маркус. Вот она паникерша! Он же просто ближе подошёл, чтоб ей не пришлось пробираться к нему через весь зал.
А Маркус снова сцепил руки напротив груди и что-то произносил одними губами.
Да, да, она все понимает. Сейчас, только горло прочистит…
Побоявшись кашлять — оглохнут еще там, — Лера сглотнула, и сразу начала:
— «Высоко в горы вполз Уж и лег там в сыром ущелье, свернувшись в узел и глядя в море.»
От волнения голос прозвучал низко и сипло, но уже на следующих словах выправился, окреп:
— 'Высоко в небе сияло солнце, а горы зноем дышали в небо, и бились волны внизу о камень.
А по ущелью, во тьме и брызгах, поток стремился навстречу морю, гремя камнями…
Весь в белой пене, седой и сильный, он резал гору и падал в море, сердито воя.'
Лера сбилась. Маркус почему-то качал головой, и разве что фэйспалм не делал. Неужели так плохо? Она покосилась на Дилана и появившегося тут же Шона. Рыжик с несчастным видом впился зубами в большой палец, зато Шон слушал с интересом. Ну, хоть кто-то…
Решив ни на кого не смотреть, Лера уткнулась в свиток и стала читать громче. Даже злее.
Вскоре четкий ритм захватил ее саму. Вокруг больше не было ни зала, ни людей. Вместо них грохотало море и сияло солнце, а из его лучей черным силуэтом падал умирающий Сокол. Умирающий, но не сломленный.
— 'И крикнул Сокол с тоской и болью, собрав все силы:
— О, если б в небо хоть раз подняться!.. Врага прижал бы я… к ранам груди и… захлебнулся б моей он кровью!.. О, счастье битвы!..'
Седовласый мужчина спокоен. Плаха, палачи, кандалы — все это не важно. Важно лишь то, что поступал он по велению совести и сердца.
— « И дрогнул Сокол и, гордо крикнув, пошел к обрыву, скользя когтями по слизи камня.»
Горло сжалось, но Лера упрямо выталкивала слово за словом. Вот Сокол бросился вниз… упал, и волны унесли его тело… Она мельком взглянула на молчащий зал. Все лица были повернуты к ней, никто не разговаривал и не ходил.
И Маркус слушал! Вот только лицо его ничего не выражало. Словно бескровная каменная маска с прорезями для глаз и тонкой линией рта.
Но он же понял? Понял, что это про его отца? Если так, то предстоящая часть, где Уж «познавал» небо, будет для него тяжелой.
— «…Смешные птицы! Земли не зная, на ней тоскуя, они стремятся высоко в небо и ищут жизни в пустыне знойной. Там только пусто.»
Лера покосилась на Маркуса. В прорезях маски горел мрачный огонь, на затвердевших скулах проступили желваки.
— «… Пусть те, что землю любить не могут, живут обманом. Я знаю правду. И их призывам я не поверю. Земли творенье — землей живу я.»
Лишь бы вытерпел, дождался заветных строк.
Вот и они.
Крошечная пауза… Выдох, вдох…
Голос зазвенел от переполнявших чувств:
— 'Блестело море, всё в ярком свете, и грозно волны о берег бились. В их львином реве гремела песня о гордой птице, дрожали скалы от их ударов, дрожало небо от грозной песни:
'Безумству храбрых поем мы славу!
Безумство храбрых — вот мудрость жизни! О смелый Сокол! В бою с врагами истек ты кровью… Но будет время — и капли крови твоей горячей, как искры, вспыхнут во мраке жизни и много смелых сердец зажгут безумной жаждой свободы, света!
Пускай ты умер!.. Но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь живым примером, призывом гордым к свободе, к свету!
Безумству храбрых поем мы песню!..''
В полной тишине Лера спустилась со сцены. Маркус, неподвижный, напряженный, следил за ее приближением черными непроницаемыми глазами, и ей вдруг показалось, что она не просто идет, а тянет невидимую нить от того самого помоста, вернее от тех, других, черных глаз, которые смотрели на нее со странным узнаванием, тянет ее к этим глазам. И вместе со свитком она передаст конец нити, который неведомым образом ей вручил казненный. Передаст его сыну.
До Маркуса было не больше пяти шагов, но они растянулись в вечность. Наконец, Лера оказалась напротив. Молча подала свиток.
Вокруг зашевелились, зашептались, дернулся Дилан, но замер, остановленный Шоном. Лера очнулась. Вспомнила, зачем она здесь, и, сдержанно поклонившись, произнесла ритуальную фразу.
Маркус моргнул, тоже приходя в себя. Опустил глаза на свиток. Долго, молча смотрел на него, а потом взял обеими руками и хрипло произнес:
— Я, лэр Маркус ван Сатор, принимаю лию Вэлэри Дартс в свои клиенты.