– Привет, мать, – беззаботно встретил ее.
Не обратила внимания. Словно муха пролетела. Я продолжал что-то лепетать, но она старательно делала вид, что я разговаривал не с ней, а с воздухом.
Едва докурив, она открыла дверцу, чтобы сесть, как я взял ее за плечо.
– Руки убрал, – тихо прошипела.
– Да что с тобой?
– Со мной все отлично. Жду, пока исчезнешь.
– Мы же нормально общались вчера. Что случилось?
Она демонстративно сняла очки, показав отекший синюшный глаз.
– У меня таких отметин по телу еще десяток. И это из-за тебя. Так что оставь меня в покое.
***
Несколько недель подряд Андрей IV Склещенный, снедаемый чувством вины, семенил к стоянке и пытался завести с Иеной разговор. Но единственное, чего он добился, так это различать интонации ее вздохов.
Его путь занимал около сорока минут, от острова Трахунов до стояночной площадки Дома Матери. И путь его был тернист и сложен – он состоял из опасных ловушек, а за каждым углом поджидала каверзная напасть. А все потому, что барышни возымели привычку потешаться над Андреем IV Склещенным.
Идет одна навстречу и внезапно, ни с того ни с сего, как распахнет пальто – а там совершенно голое тело. Как правило – соблазнительное. Или стоят у кафе, дымят и трещат, а стоит ему подойти – враз юбки задирают, или джинсы опускают.
И хохочут при этом, заливаются.
***
Ожидающий, подстерегающий Иену, будто гепард антилопу, я стал лакомым кусочком для изнывающих от скуки барышень. Как оказалось, не все точили на меня зуб всего лишь за то, что между моих ног болтался кожаный мешочек с троянскими конями.
Разве это не чудо?
Их, этих случайных соседок, присаживающихся рядом, заводящих непринужденную болтовню – я ни в чем не виню. И не иронизирую. Решиться, подойти, завести со мной разговор было столь естественно для них, сколько для меня это было дико и неожиданно. И я тщательно выискивал какой-нибудь подвох.
Разумеется, девушки не выстраивались в очередь. Их приходило не так уж много. Но стабильно – изо дня в день. Рассказывали истории, травили анекдоты, плели басни и просто трепались ни о чем. Словно я какая-то шкатулка, в которую можно вложить записочку с информацией. Ничего плохого они мне сделать не могли. Да и не собирались. Охранниц вокруг сновало, как воробьев недобитых. Они чуть ли не с проводов свисали, и в канализационные люки не залазили.
***
Где-то на третий день ко мне подошла роженица. Она катила в коляске, похожей на бронетранспортер с приоткрытым окошком, маленькое чадо. Чадо вяло елозило внутри, обернутое в цветастое тряпье, скрипело и кряхтело.
Роженица присела рядом и принялась трясти коляску. Я думал, ребенок тут же вылетит. Трясла так, словно там спрятался злодей, с которого нужно вытрясти всю душу.
Я посмотрел с интересом на изуверскую мамашу. Это была довольно молодая, чахлая самка с сальной салатовой дулькой на голове. Обросшая жирком, что выпирал в самых неприличных местах. Складки свисали, как набитые карманы. Лицо, хоть и симпатичное, но бледное, словно недопеченный блин.
Одним словом – малость зачуханная.
Эта характеристика, кстати, применима к большинству недавно родивших.
***
Малость зачуханная заметила, что я смотрел на нее. Она этого и ждала. Приветливо улыбнулась.
– Иначе проснется, – сказала доверительным шепотом, продолжая встряхивать коляску.
– Она жива хоть? – с сомнением произнес я.
– Стоит остановить, сразу просыпается. Сама не понимаю, как так. Наверно, каскадерша растет.
Тихо засмеялась. Я вдруг вспомнил, что это моя сестра с моей же дочерью. Даже черты лица отдаленно схожи.
– Сейчас уже легче, – рассказывала малость зачуханная. – Привыкла, втянулась в ритм. А поначалу вообще жесть была. Думала, с катушек съеду. Вечный недосып, чувствовала себя зомби. Уже на автомате встаю ночью, когда хнычет и кушать просит. Отдыха нет ни минуты. И помочь некому. Мама далеко отсюда, несколько тысяч километров. Все самой приходится.
– Приходится…
– Но я не жалуюсь, – с вызовом продолжила. – Сама прекрасно знала, на что иду. В Киеве сосредоточена жизнь, есть чем заняться, есть развлечения. Весь остальной мир в полнейшем упадке. Много городов сожжено, разрушено. Все, кто могут – селятся как можно ближе к Киеву. Если ты когда-нибудь выедешь за черту, то удивишься, как бедно и тоскливо там живут.