– Пока не горю желанием.
– А зря, – назидательно кивнула. – Очень поучительно было бы для тебя. Чтоб мог сравнить, как туго в других местах люди существуют. Конечно, тут ты купаешься в любви и заботе.
– В любви и заботе? – возмутился я. Хотелось добавить, что меня даже за человека не воспринимают. По воле случая – хранитель кожаного мешочка и переносчик сперматозоидов.
А на деле – претенциозное животное, кусающее собственную клетку.
***
– Да, в любви и заботе, – повторила малость зачуханная. Ревностно тряся коляску.
Я догадался, что ей доставляло удовольствие поучать меня, ставить на место. И непременно укорять в том, что я не ценю свое положение.
– На тебя могли бы вообще не обращать внимания. Ходил бы себе неприкаянный, никому б дела до тебя не было. Работал бы с утра до ночи – на хлеб зарабатывал, оплачивал бы счета за коммуналку. А, как тебе такое?
Ответить мне было нечего.
***
Были и другие. Например – те самые.
Они всегда вызывающе держаться за руки. Задирают головы. С наигранным бахвальством ухмыляются.
Словно сами понимают, что вся эта показуха и гроша ломаного не стоит. Будто важно показать, что против стандартов, против навязанной естественности отношений.
Подсела ко мне, словно я ждал ее всю жизнь. Поджарая, высушенная, в жиденьких штанах, мешковато скрывающих костлявую талию. Провела ко входу свою подружайку, рыхлое утконосое страшилище, а сама расслабленно расположилась на скамейке. Деланно осклабилась, заметив охранниц, прохлаждающихся в отдалении.
– Отдыхаешь? – спросила развязно. Будто я подлость совершил.
– Угу.
– Слышала, на Троещине был.
– Наведывался.
– А мне говорили, что заблудился.
– Соврали.
– Ну-ну, – закивала неодобрительно. – Валандаешься за одной из наших?
– Из ваших? Валандаешься? – хмыкнул. – Извиняюсь, но попроще изъясняться никак?
– Без охранниц ты не такой смельчак.
Я промолчал. Не собралась же она меня резать тут, в самом деле.
Охранницы и виду не подали, с беспечными минами жевали траву и паслись на лужайке.
– А я подружку жду, – вдруг разоткровенничалась.
– Звучит мило.
– Боюсь, хоть бы не забеременела.
– А браслет что показывает?
– Молчит браслет. А у нее задержка третий месяц. Что-то странное, – и злобно глянула в мою сторону. – Твоих рук дело?
– Ну а чьих же еще, – серьезно заверил.
– Да? – удивилась.
– Конечно. От кого же еще все говно мира исходит, – с раздражением заметил.
– Не кипятись так, чайничек. Сходи в пробирку сцеди.
– После подружки твоей уже нечего сцеживать.
– Выбирай выражения, – грозно предупредила. – Лично мне твоя сперма в печенках сидит. Лучше б ее и не было вовсе.
– Отлично, – я нервно хлопнул себя по колену. – Просто чудесно! И вы бы рожали после опыления святым духом.
– Не умничай. И сама знаю, что выбора пока нет.
– Та ладно тебе, пустяки. Если б всего лишь не моя сперма, то гражданами города числились бы лишь крысы и собаки.
– Не переживай, мы найдем способ. И потребность в мужчине отпадет окончательно.
– Жду не дождусь.
– Пока что нет необходимости, – злорадно ухмыльнулась. – Раньше батю твоего конченого доили, а теперь и за тебя взялись.
Я едва не сдержался, чтоб не треснуть по этой нахальной морде.
Между тем вышла подружайка. И с довольным видом направилась к нам. Расфуфыренная и вся в сале. Напоминала питониху, забывшую отрыгнуть пищу.
Я с гадливостью следил, как они обнялись и принялись утробно целоваться. Эротики в этом было не больше, чем в обнюхивании гиенами под хвостом у вожака.
Я не мог отделаться от мысли, что передо мной не два человека, а длинный тоннель с двумя задницами на концах – худосочной и обглоданной с юга, и дряблой и складчатой, как гусеница, с востока.
Заметив, как я уныло наблюдал за лобызаниями, питониха-подружайка тихо зашептала.
– Ладно, мы пошли, – иронично сказала нахальная морда и подмигнула. – Грейся на солнышке, пока можешь.
– Секунду, – сказал. Они остановились.
И я, самодовольно щерясь, произнес заготовочку:
– Ты называешь себя лесбиянкой, но твоя баба похожа на мужика больше, чем мой конченый батя.
Часть восемнадцатая.
Средина бедра
***
Томительное и скучное, хоть волком вой, ожидание мне неожиданно скрасила младшая сестра Иены. Рупия. Та самая девочка, о которой упоминала мулатка с гнездовьем на темени. Я ее видел, когда стукнул додж.
У Рупии на левой кисти был белый, как брюшко пингвина, браслет. Что давало право отнести ее, по папиной классификации, к разряду шумного биомусора.