Во-первых, потому что темно. Скрытым, гораздо легче усыпить совесть, чтобы наломать дров. Но еще, мне кажется, ночью весь городской смог опускался к земле, оседал. И ударял по головам несчастных киевлян, побуждая их на злодеяния.
Да и вообще, учитывая, с какой настойчивостью загрязнялся и захламлялся Киев, думаю, люди прошлого сами с неподдельным задором дожидались рождения все большего числа уродов.
***
Если акуле, чтобы выжить, нужно постоянно плавать, то условием моего выживания и уживания с Иеной являлась ее болтовня. Брачные игры среди людей. А говорила она без умолку. Поспеть за ходом ее мыслей не выдавалось возможным. Да я и не пытался. Просто шел рядом, вовремя кивал и соглашался. Сзади бесшумно тащились охранницы, как стадо бизоних за вожаком.
И чувствовал я себя тогда превосходно.
Андрей IV Вожак, туши. Разве это не чудо?
Мы бродили всю ночь. На рассвете, в то время, когда мужчины слизывали росу с шерсти друг друга, мы оказались в уютном и глухом скверике. Заприметив скамейку, Иена шмыгнула посидеть.
Оказалось, что неизведанные тропы привели нас в памятное место. Там, где мы впервые встретились. И где склещенные собаки помогли нам познакомиться.
– Я ведь жила здесь раньше, – Иена показала на один из домов. – Лет двадцать назад. Вон те окна. С моей комнаты как раз открывался вид на этот дворик.
– А чего переехала на Троещину?
Хмыкнув, Иена поведала грустную историю. Однажды, будучи еще шумным биомусором, она резвилась на детской площадке. Строила сооружения из песка, закапывала муравьев и жуков, каталась на качели. Обычные праздные девичьи будни. Но в один момент все изменилось. Из арки, как буйный черт, выскочил дед. Поднялся невообразимый крик и визг. Девки бросали лопатки и ведерка, метались по дворику, карабкались на деревья, зарывались в песок, сигали в кусты. А дед оголтело гонялся за ними, пока какую-нибудь не отлавливал. В тот раз не посчастливилось маме подружки Иены. Еще минуту назад она помогала лепить фигурки, а сейчас уткнулась лицом в песок, пока дед, пыхтя, задирал ей сарафан и пытался пристроиться.
– На Троещину он практически не заезжал, – продолжала Иена. – Ленился. Какой смысл ехать так далеко, если в каждой подворотне самок, как плесени на хлебе.
Так и сказала. Как плесени на хлебе.
***
Поведение деда в бывшем дворике Иены не было единичным случаем. Так он стряпал дельца годами, нагоняя страх и панику одним своим появлением.
Идея Джинсового Союза зародилась на Троещине. В районе, где девушки могли спокойно собраться в парке на скамейке и обсудить бытовые дела, не боясь при этом быть изнасилованными Андреем II Перфоратором.
Отдыхая и наслаждаясь природой, они пришли к выводу, что активно сопротивляться деду пока что невозможно – их слишком мало, их права никого не интересовали, ведь продуктивный самец один на весь мир. Сопротивляться придется только пассивно – будто случайно, непредвиденно, ненароком.
Выход нашли. Джинсы. Отправляясь по делам из Троещины в центр – в среду обитания несносного шуршащего осеменителя – женщина надевала джинсы. Плотно облегающие, приталенные, на размер меньше. Неудобства их ношения окупались сполна. Дед был просто не в состоянии снять их, чтобы обрюхатить жертву. Изнервничавшись, утомившись, он плевал на затею – и оставлял самку в покое.
– Неприятным моментом оставалось снять джинсы, – рассказывала Иена. – Две тянули тебя за штанины, а самой приходилось держаться за поручень. Или турник, или перекладину. Но на то ведь и союз, чтобы помогать друг дружке.
***
– Ох, блин, как гудят, – Иена сняла туфельки и с хрустом вытянула ноги. – Ты не представляешь, какие это муки, на каблуках ходить.
Она использовала мое плечо в качестве подушки, примостив голову. Рассказывая, ее голова постепенно сникала, сползала все ниже. Иена несколько раз вздрагивала, затем сонно заявляла:
– Мутит меня. Теперь ты рассказывай что-то.
Я ляпнул о том, как свежо пахнет листвой, как приятно посидеть ночью посреди безлюдного города в расслабленном состоянии. Дрянь какую-то говорил.
Не особо слушая, Иена заворчала, что ей плохо, и улеглась мне на ноги. Я сглотнул. Машинально дернулся было за пробиркой, взятой на всякий случай с собой, но вовремя спохватился.
Не самый подходящий момент кормить попугайчика.
– Череп мне проломишь, – сказала нетвердо, но угрюмо.
– Ничего не могу с собой поделать.
– Что за мужлан неотесанный. Обязательно нужно испортить момент своей похотливостью?