– Могла бы сообразить, что это сугубо рефлекторно.
– Вот еще указывай, что я могла сообразить, а что нет.
Повисла тишина. Она длилась несколько минут. Иена тихо постанывала, держась за живот. Чуть приоткрыла губы.
И, разумеется, гормоны вспенили мой мозг – и я склонился ее поцеловать.
Поцелуй не был долгим. Потому что в следующую секунду Иена подскочила. Ее вырвало прямо на асфальт.
Часть двадцать первая. Голяшка
***
Следующим утром я проснулся самым счастливым мужчиной на планете. Отправив Иену на такси домой, я еще долго блуждал по улочкам, сопровождаемый охранницами, и наслаждался жизнью. Не хотелось, чтобы день кончался.
Было совсем утро, когда я лег спать. Проснулся далеко после полудня. Бабий гул снизу давал понять, что послевкусие вчерашнего грозило стухнуть в рутине обычного пробирочного прозябания.
Покормив попугайчика, по-настоящему покормив, спустился вниз. Это было похоже на склад перебитых тюлених, у которых отсосали жир. Полуобнаженные тела молодых самок упорно выползали изо всех щелей. Они что-то говорили, улыбались, кокетничали, ласкали. Но я был равнодушен, как сытый лев в окружении резвящихся антилоп.
Взял ведро натурального йогурта, из злаковых культур. Накрошил полкило фруктов – персик, две сливы, половинка банана и половинка груши. Залил фруктовый салат медом – и отправился завтракать у телевизора.
Знаете, туши, почему я так подробно вспоминаю то утро?
Потому что это была моя последняя нормальная пища.
***
Внезапно у дверей показалась Рупия. Сняв капюшон, исподлобья глазела по сторонам, выискивая меня. Вид у нее был хмурый, суровый. Настороженный.
– Рановато еще тебе сюда, мать, – весело сказал, подойдя.
– Пойдем, поговорить нужно, – махнула неопределенно головой и направилась к двери. Я накинул куртку и пошел за ней. На улице было неожиданно сыро и пасмурно, задувало промозглым ветром.
Мы шли к выходу из острова. Она молча смотрела под ноги.
– На расстрел ведешь?
– На отстрел, – ответила. – Кстати, ты ведь был прав.
– Конечно! – деловито подбоченился. – Скажешь еще!
– Успокойся, не до шуток сейчас, – одернула. – Прав, когда говорил, что не можешь принадлежать одной. Что ты общественное достояние.
– Ну, я не совсем это имел в виду. Когда окружен большим количеством одиноких, молодых и эгоистичных барышень, то…
– И все же, – повысив голос, перебила Рупия. – Ты оказался прав.
***
У пропускника, что сразу за пешеходным мостом, стоял додж. Весь в блестящих крапинках от дождя. Иена стояла рядом и дымила, никотиновые облачка плавно расползались во влажном воздухе. На ней хорошо сидел спортивный костюм, ладно подчеркивающий все необходимые точки.
Охранницы недружелюбно посматривали на Иену. Самка со знаком троещинки на остров не допускалась, как элемент неблагонадежный и далекий от мыслей о продуктивности.
Рупия, выполнив свою функцию, спряталась в машине. Мы с Иеной стояли и разглядывали свинцово-серую гладь Днепра. Это была бы напряженная и драматичная сцена в фильме прошлого.
Я едва сдерживался, чтобы не опустить взгляд – на топик, на бедра. Корил себя за то, что перед выходом не скинул драгоценный балласт.
Она словно просканировала мои мысли.
– Долго не задержу, не переживай, – сказала. – Два слова скажу, и пойдешь заниматься своими племенным хозяйством.
– Два слова? – удивился. – На тебя не похоже.
Вздохнула, интонация презрительная.
– Ладно, по делу. Я по поводу вчерашнего. И по поводу нас. Если вообще можно так выразиться – нас.
– Можно.
– Огромное спасибо.
– Обращайся, – подмигнул. – И не можно, а нужно.
– А это уже сомнительно, – заметила.
– Я помогу лишиться сомнений.
– Себе помоги лишиться мужланского высокомерия.
– Это два слова, да?
– Заткнись, – затянулась. – То, что я скажу – это не просьба. Скорее, уведомление.
– В устной форме, следует полагать.
– В устной. Я не лелею надежды, что ты умеешь читать.
– Я исправлюсь.
– Заткнись, – рявкнула. – Через час я уезжаю. Мы больше не увидимся. С работы я уволилась, так что можешь не лить слезы перед Домом. Все, что было между нами – ошибка. Или, скажем, не ошибка, но временное общение. Оно закончилось. Пока.
На этих словах она запулила тлеющий окурок и открыла дверцу.
– Сказать или спросить мне разрешается? – язвительно усмехаясь, спросил.
– Ты же мужчина. Можешь делать, что пожелаешь, – с едва скрытым сарказмом ответила. – Только прошу избавить меня от лишнего сотрясания воздуха.