– Ой, что за самочка пошла, – чмокнул языком папа. – Правда, чуток ластоногая. Зарядить бы ей в челюсть и в кусты оттащить… Кстати, знаешь, что я заметил – бабы с длинными худоватыми ногами холодные в постели, как осьминоги. Да еще и очень гордые. Будто длина ног добавляет им ощущения собственного превосходства, особенно когда заметит, что она не соответствует длине твоего писюна. Так что и не надейся на их благодарность, или хотя бы элементарное чувство такта. Потом сами же будут винить тебя в том, что, мол, не секс был, а грубое спаривание…
– Папа, я спросить хочу? – набравшись решимости, начал я. В следующий миг папа турнул меня по затылку.
– Хочешь спрашивать – спрашивай! Не тупи только, я прошу.
– А как же любовь? – выпалил я.
Он крякнул, приложился к «отвертке». Вокруг раздавалось неугомонное цоканье каблуков, щебетливые разговоры и обсуждения.
Мир женщин давно прижал нас к стене, но мы упорно делали вид, что не замечем этого. И контролируем ситуацию.
Мне иногда даже казалось, что некоторые особи посматривали на нас с едва скрываемым злорадством. Мы были похожи на двух плоских червей в самом разгаре битвы пенисов.
Ведь плоские черви – гермафродиты, то есть у каждого из них есть и мужские и женские половые органы, но гермафродитами эти черви становятся лишь в моменты одиночества. При наличии партнеров, они предпочитают обмениваться генетической информацией, проще говоря, трахаться. В общем, в момент сближения каждый из червей хочет стать самцом и пытается оплодотворить партнера.
Ни в коем случае не забеременев при этом.
– Где это ты узнал про такую гадость? – скривился папа.
– Ну, услышал где-то.
– Любовь – это бабское название секса на постоянной основе.
– Она существует?
– Откуда мне знать, – заворчал. – Но если она и есть, то это страшная сила. Никогда, повторяю, никогда не говори бабе, что любишь ее, даже если и чувствуешь нечто подобное.
– А что именно чувствуешь при этом?
– Чувствуешь, что готов ради бабы делать во сто раз больше глупостей, чем можно представить, – папа изрядно отхлебнул. – Раньше, для долговременной укладки бабы в постель, мужчина обязан был произносить это слово. Опять-таки, согласно условиям ритуала. А вот теперь даже не вздумай. Баба все равно узнает, если любишь, потому что, попав в такую засаду, мы редко ведем себя адекватно.
– Если все равно знает, то почему тогда не говорить?
Я совершил промах. Папа заехал мне по уху, очень болезненно. Я вдруг потерял всякий интерес к продолжению беседы.
– Тупой все-таки?! – крикнул. – Думать! Постоянно надо думать! Я хочу научить тебя думать в любой ситуации. Особенно – потом, когда останешься наедине с какой-нибудь смазливенькой самочкой. Она разденется, поманит коготком – и мозг твой отключится!
Я закрыл лицо от жгучей ушной боли. Слезы вот-вот намеревались хлынуть.
Папа склонился надо мной, повеяло кислым с его рта.
– Как ты считаешь – почему не надо говорить бабе, что любишь ее?
Я стал лихорадочно придумывать ответ. В интонациях папиного голоса промелькнула угроза и связанные с ней последствия.
– Слабость… – промямлил я сквозь слезы и ладони.
– Что? – он рывком убрал мои руки с лица. – Повтори!
– Слабость!
– Верно, – сказал довольным голосом. Откинулся на спинку скамейки. – Мужчина не должен проявлять слабость перед бабой. Признаться в любви – это проявление слабости. Признаться – значит высказаться о ее влиянии на мужика. Не принимай всерьез чепуху о том, что бабы хрупкие и нежные создания. Им удавалось скрутить сильнейших и умнейших в мире мужиков. А почему – как ты думаешь?
– Мужикам хотелось секса? – попробовал я угадать.
– Правильно. А еще? Я имею в виду самих баб.
– Может, потому, что они жутко хитрющие.
– Молодец. Вижу, будет толк с моей нервотрепки, – папа приложился к питью на несколько значительных глотков. – Да, кстати, – сказал, доставая из кармана платок, – вытри с лица одно из основных бабских оружий. Ты ведь мужик, а не баба.
Да, и вправду, не сибирский же я валенок.
Часть двадцать третья. Зачисток
***
То, что я – плохой отец, это факт. Все мои сыновья погибли. Погибли, успев пожить не больше трех месяцев, и то в утробе матери.
Все мои сыновья – выкидыши. Даже не знаю, где еще можно прочесть столь жизнерадостное описание репродуктивных подвигов.
Мертвыми их превращали в эстетические туши. Образно, разумеется. Никто их не подвешивал на крюк, не обдирал шкурку и не потрошил. Современные женщины едва ли отличаются гуманностью, но с моими сыновьями они поступали куда изощренней.
Впрочем, об этом чуточку позже.