— Как тебя зовут?
— Син.
Она его не отдаст. Не позволит султанше отнять и эту радость, ведь той и так принадлежит ее жизнь. Нингаль выпьет до дна его внутренний свет, будет наслаждаться звуком его голоса, его телом, пока смерть не дохнет ей в затылок, но даже тогда она заберет его с собой, чтобы тот развлекал ее в землях мертвых. Так думала она, тонкими пальцами скользя по ребрам, пробуя языком вкус его пота, торжествуя, когда он словно дивный инструмент издавал едва слышный стон.
Он был покорен, но не покорен. Син разрешал играть с его телом, но при всяком удобном случае рассказывал сказки о говорящих воронах, великанах-строителях и зачарованных лесах. Редкую сказку удавалось довести ему до конца, Нингаль спешила запечатать его уста поцелуями, но он терпеливо ждал, чтобы вновь начать говорить.
Никогда Нингаль не спалось так хорошо, как в те дни. Султанше она сказала, что лицо раба испорчено шрамом, а сам он давно повредился в уме, и та утратила к нему свой интерес. Целительницы сообщали, что дни дочери Дабры Джадис подходили к концу, но Нингаль больше не волновали их слова. Трактаты мудрых жен были забыты, лишь слова Сина о том, что осталась последняя сказка, встревожили душу госпожи. Наказав слугам, что если раб скажет хоть слово, тут же отрезать ему язык, Нингаль уверила себя, что поступает так, как поступила бы любая на ее месте.
Он померк как волшебная лампа, на которую набросили шаль. Безмолвной тенью сопровождал он ее, и словно никогда не знали его губы улыбок, а голос не звенел от смеха, от которого расцветало все вокруг. Холодом веяло от объятий Сина, но Нингаль была непреклонна.
Никто не знал, когда именно вернулась Ясмин, но пришел час, и стражницы пришли и за ней. Все та же древняя как первое слово ересь, о том, что равен Абрака своей сестре, отравила ее душу ядом отчаяния. Так женщина узнала, что пришел час ответить ей за свои грехи. Как бы не просила Нингаль увидеться с дочерью, султанша оставалась глухой к словам ее.
В праздник юного месяца ее призвали во дворец. Тяжелыми камнями ложились слова султанши на ее душу. Та, что лежала на подушках, больше не была ни доблестной воительницей, стиравшей в прах города, ни султаншей, низвергавшей империи. На долгое мгновение Нингаль вновь показалось, что она видит перед собой Джадис; женщину, что любила больше жизни. Тогда та улыбалась так же, ничуть не сомневаясь в том, что рана смертельна и все же продолжая растягивать губы в улыбке, от одного вида которой теплело на душе. Жизнь первенца на жизнь возлюбленной. Тогда Нингаль казалось, что сделка справедлива. О, как она смеялась над глупым месяцем, но месяц оказался хитрее. Всю жизнь она отчаянно боялась полюбить свою дочь, свою Ясмин. Во снах она видела правду, а проснувшись не могла забыть. Еще древние сказывали, что у близнецов одна душа на двоих.
— Не держи слезы, полегчает. На мне все как на собаке заживет, дочурка твоя еще тебя переживет. — раздался до боли знакомый голос.
Нингаль припала к рукам Джадис и целовала их, раня губы об острые перстни, проклиная судьбу и свою проклятую любовь. Ресницы слиплись от слез, и она не видела перед собой ничего, кроме пульсирующих пятен, что никак не могли сложиться в цельный узор.
При виде ее, слуги затрепетали. Почувствовав неладное, Нингаль призвала к себе Сина и перевела дух, когда тот явился на ее зов.
— Рассказывай свою последнюю сказку, — сказала Нингаль.
Син открыл рот, но не издал ни звука. Так Нингаль узнала, что сказочник лишился языка. По навету служанки, приревновавшей бледнолицего раба к госпоже, его лишили языка за сказку, что он так и не смог рассказать. Силы оставили Нингаль, и она рухнула на диван, не в силах скрыть своих чувств.
Вернувшись со священной войны, Ясмин больше не была той девой, какой ее помнила Нингаль. Война изменила ее изнутри; словно каленым железом прижгла она нежное сердце. Такой увидела ее Нингаль. Ничего не тая рассказала она дочери о сделке с месяцем и о том, что сделала с Сином, и просила лишь об одном: рассказать ту сказку, что поведал ей раб.
— Некогда в одном саду жила девочка, которую не любила ее мать. Но девочка знала, что где-то там, в царстве луны, живет ее брат, и однажды они встретятся в этом саду и будут вместе играть. Но время шло, а луна все убывала, пока в одну из ночей совсем не скрылась с небес. Горько плакала девочка ночами, вопрошая, за что боги прокляли ее. И так сильно было горе девочки, что в одну из ночей боги послали ей один единственный лунный луч, что превратился в прекрасного юношу. И знал тот юноша много сказок, что способны были растопить даже сердце его матери, но девочке он рассказал только одну. То была сказка о том, как месяц сжалился над юной девой и разрешил ей спасти возлюбленную в обмен на жизнь первенца. Такова была сделка, предложенная месяцем, и девушка согласилась на нее. Услышав эту сказку, девочка разозлилась. Всю свою жизнь мечтала она о брате, а того у нее отняли, едва лишь тот успел родиться. За злостью как за плащом пыталась укрыть она свое горе, но сделанного не воротишь, и клятву вспять не обернешь.
Так закончила свою сказку Ясмин. Скрылась Нингаль с тайных покоях, и вернулась со свитком, что написала сама.
— Души мужей как и наши бессмертны, а значит ты еще встретишься с братом своим.