Мелькали ножки под широкой юбкой,
Взлетала ручка над перилами,
И родинка над губкой,
Казалось, в воздухе парила.
С улыбкой на губах накрашенных
Ты исчезала в золотистых нитях света.
А я один среди домов и кранов башенных
Кричал: «Ау!» И не было ответа.
Странная.
Кто хочет, может посмотреть
Запущенный тот двор
И дом, которому сто лет,
Закрытый на запор.
Никто мне не поверит,
Что там живут.
Не знаю, на ночь простынь стелют ли,
Но утром там встают.
Я часто вижу их,
Когда они идут,
Как спины гнут
Под тяжестью докучливых
Забот
Вседневной суматохи.
Отец семейства впереди, идет
(Известен он,
Как пленник пагубных страстей)
Под причитания и вздохи,
Жены, которая за ним идет
Иль с санками,
Или таща коляску,
Куда, обычно,
Кладут добычу,
Случается, что хвороста худую связку.
Она всем видом говорит,
Что бедная, несчастная.
И выбившись у ней
Из-под платка горит
Волос прядь рыже-красная.
У них есть дочка,
Но она
Всегда одна
Бывает
По улице гуляет.
Идет туда, сюда.
По ней не скажешь,
Что она из их семьи:
Бедна,
А вот одета чисто,
Но что-то есть,
Что говорит,
Что тут нечисто,
Какая-то немая странность,
Застывшая в глазах.
Меня увидит,
Скажет: «Здрасте».
И добавит:
«Береги Вас бог
От всех напастей».
Сегодня утро все в слезах.
И у деревьев, как у ног,
Златой наряд
Под дождиком намок.
Опять они идут
И спины гнут.
Ах! если б мог,
Но не в моей то власти.
Так, береги вас бог
От всех напастей.
* * *
Туман.
И дождик моросит.
На ветках капельки висят.
Кот на дровах грустит.
Ты выйдешь в сад.
И вот уже вдвоем
По улице с тобой идем.
У каждого свой зонт.
Мой черный.
У тебя он ярко-красный.
Я говорю, что жизнь,
Как черный хвост вороний.
А ты:
-Она прекрасна.
-Январь. Но где же снег
И почему мороз
Не щиплет за нос?
Ты давишь в себе
Смех,
И вот уже смеешься:
-Зачем за нос?
И, чтоб случайно не обидеть,
Ко мне невольно жмешься:
Ну, что, что дождик,
Что ненастье!
Ненастье не препятствие.
Раскроем вновь зонты.
Пусть разведут они нас на минуту.
И все равно ты
Рядом, тут.
А представляешь:
День морозный,
Снега по колено,
Пока найдешь
Свою Елену,
Заболеешь.
* * *
Небо ясно.
Солнце слепит.
Все прекрасно!
-Желтые синицы,
Вы готовы песней встретить
Ясный день?
-Тинь-ти-лень, тинь-ти-лень.
Записав в тетрадку строки,
Вытащу за хвост
Этот же вопрос
Сорокам,
Что галдят через заборчик.
-Вы готовы?
-Чиррл-чиррл-чиррл-чик.
Крикну
Я воронам,
Севшим на блестящий тротуар:
-Как на вашем воровском жаргоне
Будет «мы готовы»!?
-Кар-кар-кар.
Я бегу навстречу дню.
Я кричу ему:
-Здравствуй, светлый день!
Кар-чиррл-лень, кар-чиррл-лень!
* * *
Всегда, когда ты
Сидишь так неподвижно,
Твои прекрасные черты
И речи книжные,
Поверь, пугают.
Когда же лед растает
В твоих глазах,
Ты скажешь слово тихо,
Или жемчужная слеза
Вдруг скатится. Что это – прихоть,
Или тебя, действительно, растрогала
Иль глупость, иль пустяк?
Уж лучше так.
Тогда, по крайней мере,
Я верю,
Что можешь ты страдать.
Наверное, ты можешь и нищему подать.
И, может быть,
В больнице выносить
Горшки за бедными больными,
Быть ласковою с ними.
Но можешь ли меня любить?
Конечно же, ты можешь приятной быть
И неустанно говорить
О том, о сем. Я ж не умею так.
Такой пустяк
Мне недоступен.
Обычно ж молча слушаю тебя,
Бровь черную насупив.
Дуб и груша.
Я всякий раз, как прохожу тут,
Смотрю на дуб.
Он очень стар.
Сейчас весна, холодный март.
Его не греют сочные одежды,
Но, как и прежде,
Он красив
И рядом с ним,
Под ним
Младая груша.
Ей далеко до тех высот,
Что достигает он из года в год.
Она намного ниже, суше.
Возможно, оттого, что летом
Не достает ей света,
И, если то,
Что он дрожит над ней,
Назвать заботой,
Вернее было б, чтоб одна
Была она.
Уж лучше б не оберегал -
Горячий ветер листья обжигал,
Затем их, мелкие и пыльные,
Обмыли бы дожди обильные.