Закончив последний символ, я сдул с черепа костяную пыль и немного помедитировал, восстанавливая силы.
Открыв глаза, я вставил в артефакт кристалл и призвал монстра.
Череп взлетел воздух, магограмма засветилась и подлетела в воздух. Вокруг черепа сформировалось тело твари, похожей на кабана с четырьмя мощными клыками. Шерсть у него была зелёной, а вдоль хребта росли короткие костяные шипы.
Тварь сердито хрюкнула, посмотрев на меня, и ударила копытом об пол.
— Даже не думай, — сказал я, вставая перед монстром во весь рост. — Ты подчиняешься мне и атакуешь только тех, кого я скажу.
Вепрь снова хрюкнул и наклонил голову, будто собираясь напасть. Но это была лишь проверка моей силы воли — с монстрами всегда так. Подчиняешь живого или его дух, без разницы. Они сопротивляются гораздо сильнее обычных животных.
— Лежать, — приказал я.
Вепрь громко вздохнул, раздув бока, и снова ударил копытом. Я не пошевелился, продолжая смотреть на него сверху вниз.
Агрессия монстра ощущалась физически. Это был безмолвный, но жестокий поединок взглядов. Если бы дрогнул хоть на секунду, если бы отвёл взгляд хоть на миллиметр, вепрь тотчас бы бросился на меня.
Но я не дал слабину даже на долю мгновения.
— Лежать. Ты теперь мой.
Монстр первым опустил глаза, повиновался и лёг. Я сел перед ним на корточки и почесал за ухом. Щетина была жёсткой, как проволока, и никакого удовольствия от ласки кабан явно не испытал.
Впрочем, я тоже. Надо было просто обозначить, что я могу не только приказывать, но и прикасаться к нему, когда захочу.
— Молодец, — я похлопал вепря по голове. — Скоро для тебя найдётся работа. Ты знатно повеселишься.
Отозвав монстра, я поставил череп на прикроватный столик и лёг спать. В полночь мне предстояла встреча с графом Соболевым — надо было отдохнуть перед тем, как отправляться в дорогу.
Луна висела над Васильевским озером, как тусклая серебряная монета. Мы с Ночником и Секачом подъехали к условленному месту. Озеро чернело впереди — его поверхность была неподвижной и гладкой, как стекло.
Я натянул поводья, заставляя коня замедлить шаг. У самого берега стоял всадник на вороном жеребце. Он был один. Пространство вокруг было открытым, засаду вряд ли можно было устроить. Враждебной магии я тоже не чувствовал.
— Останьтесь здесь, — бросил я через плечо.
Спешившись, я отправился вперёд. Шпага постукивала о ногу, позолоченная рукоять блестела в лунном свете. Сапоги утопали в сыром прибрежном песке, пахнущем тиной.
Незнакомец не двигался, пока я не сократил расстояние до десяти шагов. Только тогда он сам слез с лошади и двинулся навстречу. Дёрнул головой, отбрасывая длинную чёлку, и остановился напротив меня.
Граф Соболев — если это, конечно, был он — оказался гораздо моложе, чем я себе представлял. Лет тридцать, не больше.
— Владимир Александрович, — приветствовал он меня. Голос звучал небрежно, будто мы встретились на светском обеде, а не ночью в глуши.
— Николай Арсеньевич, — кивнул я в ответ.
— О нет, вы ошиблись, — на лице мужчины появилась кривая ухмылка.
Где-то сбоку раздался треск, будто ветка хрустнула под чьей-то ногой. Незнакомец ухмыльнулся шире, но я оставался невозмутим.
— Тогда с кем имею честь? — поинтересовался я.
Мужчина заткнул большие пальцы за пояс. Его правая рука была очень близко к висящей на левом бедре шпаге. А на правом бедре у него висела дага — короткий клинок для фехтования, которым отражали удары соперника. Оба оружия были зачарованными.
По тому, как двигался мой собеседник, я сразу понял — он может выхватить свои клинки очень быстро.
— Станислав Николаевич, — наконец, представился он. — Сын того самого Соболева, что подписал договор между нашими родами. Знаете, мой отец обожал оставлять сюрпризы!
— Как и мой, — сухо ответил я. — Надо полагать, Николай Арсеньевич скончался?
— Рак лёгких, представляете? Очень прозаично для главы магического рода.
— Мои соболезнования.
— О, не стоит, — Станислав коротко взмахнул пальцами. — Время скорбеть давно прошло. К тому же мы с отцом ненавидели друг друга. Когда он издал последний вздох — я вздохнул с облегчением.
— Но вы всё же стали его преемником, — заметил я.
Соболев приподнял правую руку и взглянул на родовой перстень, будто удивляясь, что он у него есть. Криво усмехнувшись, он снова поднял взгляд на меня.