Окна в камере не было. Часы? Смешная шутка. Высшим благом цивилизации здесь являлось ведро, в которое полагалось справлять нужду.
Но несмотря на отсутствие солнца и часов, Михаил точно знал, во сколько ему приносят еду утром и вечером. Организм приспособился, и Михаил всегда просыпался за несколько минут до того, как загремит замок.
Сегодня он загремел гораздо раньше. Это разбудило Градова и сразу же заставило напрячься. Он сполз с жёсткой койки и подошёл к решётке, прислушиваясь.
До него донеслись голоса, которые о чём-то спорили. Что-то говорилось про графа и приказ. А затем — шаги. Быстрые шаги. Много шагов. Они дробным эхом разносились по подземелью, и от этого единственная ладонь Михаила покрылась холодным потом.
Он невольно отступил к стене, пытаясь проглотить комок в горле. Демоны его возьми… Неужели это всё-таки случилось? Граф Муратов не выдержал и отдал приказ казнить пленника?
Что же, пускай. Он обещал убить Михаила десятки раз. Когда так долго ждёшь смерти, то её приход уже не кажется чем-то значительным.
Но как ни крути, всё равно страшно…
Из-за поворота появился свет. Необычный, оранжевый. Надзиратели пользовались кристальными фонарями, свет которых был голубым.
Силуэты приблизились, и Михаил невольно сощурился. Фонарей было несколько, и все керосиновые, судя по запаху.
— Доброе утро, Михаил Александрович, — раздался незнакомый голос. — Собирайтесь.
— Собираться? Предлагаете забрать с собой ведро? — прикрывая глаза от света, усмехнулся Градов.
— Вы поедете с нами, — невозмутимо ответил голос.
Это не предвещало ничего хорошего. Но и на казнь тоже не походило. В голове узника завертелись десятки предположений, от самых радужных до самых мерзких и безнадёжных.
— Куда? — спросил он.
Голос не ответил. Заскрежетал ключ в замке камеры — почти забытый, непривычный звук. В последний раз Михаил покидал подземелье очень давно, когда Муратов снова пытался уговорить его сдаться и взять замуж свою племянницу.
Когда же это было? Тяжело считать дни, когда не видишь даже солнца.
Решётка открылась, противно заскрипев. Градов так и остался стоять у стены, прижав к груди культю, которая осталась от правой руки. Будто зверь, который слишком долго просидел в клетке и не понимал, что можно выйти на свободу.
Да он и был таким зверем.
— Вы можете идти сами? — спросил голос.
Глаза немного привыкли к свету, и Михаил смог разглядеть тех, кто к нему пришёл. Военные. Один, судя по погонам, был офицером. Остальные — солдатами. А на груди у каждого были двуглавые орлы.
Имперская армия? И куда же они собираются его везти?
— Михаил Александрович, вы меня слышите? — с нетерпением повторил офицер. — Вы можете идти самостоятельно?
— Могу. Но не быстро.
— Тогда пойдёмте.
Градов хотел было снова спросить, куда, но решил, что это будет ниже его достоинства. Он всё равно не в том положении, чтобы отказываться.
Страх ослаб до тревоги. Имперцы вряд ли имеют какие-то претензии к его роду — но что происходит, Михаил всё равно не понимал, и это заставляло беспокоиться.
Хотя, с другой стороны, что может быть страшнее, чем провести в этой камере ещё один день? А потом ещё один день и ещё… Недели, месяцы… Вроде бы уже почти год он здесь.
Отлипнув от стены, Градов вышел в коридор. Солдаты расступились, а затем сомкнулись вокруг. Офицер развернулся на каблуках, и они все тесной кучкой направились к выходу из подземелья.
Длинный проход, поворот, ещё один проход, чуть короче… Михаил быстро устал. Он старался не забрасывать себя, ходил по камере туда-сюда, делал приседания и другие упражнения. Но всё равно махом вымотался. Ступни заболели, колени задрожали, даже дыхание сбилось.
В нескольких метрах от двери, которая вела к выходу из подземелья, он больше не смог сделать ни шагу. Резко остановился, заставив идущего сзади солдата врезаться в него, и едва не упал. Опёрся плечом на солдата слева и сказал, хватая ртом воздух:
— Похоже, я могу идти не только медленно, но ещё и недолго.
— Помогите ему, — офицер мотнул гладко выбритым подбородком.
Дальше Михаила повели под руки — без грубости, но и без особых церемоний. Когда они вышли за дверь, Градов столкнулся взглядом с Тимуром. Один из тюремщиков, который иногда с ним болтал и даже порой угощал чем-то сверх положенного пайка.
— Прощайте, Михаил Александрович, — сказал он.