Существо не отреагировало. Пули просто растворились в его черноте, как мелкие камешки в океане. Без звука, без вспышки. Бесследно.
В следующий миг пятно дёрнулось. Отросток метнулся вперёд быстрее взгляда. Пронзил пространство между существом и магом. Погрузился в грудь Тимура Хромого.
Маг замер, приоткрыв искривлённый рот. Его единственный зрячий глаз расширился до предела, наполняясь ужасом.
Потом его тело… рассыпалось, как старая, сухая глина. Кривые ноги, горб, голова с перекошенным ртом — всё превратилось в мелкую, серую пыль и развеялось ветром.
Зубр по-прежнему не мог двигаться. Совсем. Он стал статуей из плоти и крови, впивающейся взглядом в чёрную бездну перед ним. Внутри бушевала бессильная ярость зверя, попавшего в капкан.
Чёрное пятно поплыло к нему. Приблизилось вплотную. Часть его, как щупальце из теней, коснулось груди Зубарева, а затем всё существо проникло внутрь.
Дыхание остановилось, сердце сковало холодом, волосы встали дыбом. Зубр чувствовал, что он теперь не один в своём теле. Эта тварь поселилась рядом.
В голове прозвучал голос. Он был полностью лишён интонаций:
«Здравствуй, Николай».
Зубр скрипнул зубами и выдавил:
— Кто ты?
«Можешь говорить про себя, ведь я могу читать любые твои мысли».
— Кто ты⁈ — выкрикнул Зубарев, игнорируя совет.
«Моё имя ничего не скажет тебе, смертный, — ответил голос. — Кто я? Тот, кто подчинил саму Пустоту. Тот, по воле которого гасли звёзды и целые миры обращались в ничто. Тот, кто поможет тебе отомстить».
— Месть? — не веря, спросил Зубр и громко сглотнул. — Градову?
«Именно. Тот, кого ты называешь Владимиром Градовым, не просто человек, — голос стал жёстче, в нём послышались вибрации ненависти. — В его теле скрывается душа того, кого я жажду уничтожить. Наши цели совпадают, Николай. Мы с тобой совершим возмездие. Вместе».
Границы владений графини Карцевой
Прошлым вечером
Вечером хлынул ливень. Плотный, как стена, и холодный как лёд. А вскоре к нему прибавился ветер — злой и сильный, бьющий прямо в лицо.
Не надо было быть гением, чтобы понять — это не воля стихии. Что ливень, что ураган были созданы магией. Об этом говорили и артефакты.
Константин Роттер был вынужден приказать своему полку остановиться. Они могли бы продвигаться дальше, несмотря на бурю. Но едущие далеко позади тяжёлые машины фон Берга точно застрянут. Дороги вмиг размокли, превратившись в потоки грязи.
Карцева вечно ворчала, что её не устраивает качество дорог за пределами владений. Теперь, по иронии судьбы, это сыграло ей на руку.
Сырой, пропитанный запахом хвои и влажной земли воздух висел над лагерем. Капитан Роттер стоял под навесом походного шатра, уставясь в потрёпанную карту, приколотую к грубому столу. Его пальцы, покрытые старыми шрамами, водили по линиям предполагаемого продвижения к поместью Карцевой.
Рядом, в почтительной тишине, замерли два лейтенанта и старый маг с длинной седой бородой. Один из муратовских, которого приставили к полку для усиления. Кроме него и других магов, Рудольф Сергеевич выделил ещё несколько артефактных расчётов и эскадрон лёгкой конницы.
Роттер казался монолитом: его мужественный, искажённый жутким рубцом от уха до подбородка профиль был неподвижен. Лишь глубоко посаженные глаза, холодные и звериные, скользили по карте. На бедре покоился массивный кылыч — изогнутая турецкая сабля. Трофей, добытый в кровавой резне при штурме одной из черноморских крепостей.
Константин снял его с поверженного командира янычаров, отрубив тому обе руки. Клинок был зачарован элементом Порчи и излучал почти такую же зловещую ауру, как сам Роттер.
Дождь уже не заливал их позиции, но продолжал идти впереди. Капитан справедливо предполагал, что это была маскировка — силы Карцевой наверняка находились где-то рядом. Поэтому, как только пришлось разбить лагерь, он направил во все стороны разведчиков.
Тишину разорвали топот копыт и хриплое ржание. Из серого марева ливня вынырнул всадник на взмыленной лошади. Молодой мужчина, весь насквозь промокший от дождя, резко остановился возле командирской палатки и выпрыгнул из седла.
Поскользнувшись на грязи, он бросился к Роттеру и приложил руку к козырьку.
— Капитан! — хрипло выдохнул он. — Дружина Карцевой в получасе отсюда!
Константин медленно поднял голову. Его взгляд, как нож, вонзился в гонца. Ни тени удивления не промелькнуло на его лице.