Я провела рукой по камзолу Льюиса, с силой нажимая мужу на грудь. Пальцы другой будто бы невзначай положила Лу на запястье. Было так волнительно чувствовать участившийся под моим прикосновением пульс! Сердце у мужа принялось тяжело биться о грудную клетку, словно стремясь приластиться к моей руке. Как дворовая кошка, требующая ласки.
Окажись у меня в руках сердце Льюиса, — в романтическом, а не в хоррорном смысле, — я бы обращалась с ним максимально бережно. Гладила бы, обнимала, хранила у собственного сердечка… может быть даже попробовала бы скрыть его за своими рёбрами.
Вот такая вот хирургически-маньячная романтика.
— Дурочка ты, — улыбнулся Льюис, прежде чем склониться и поцеловать меня прямо в грязный лоб. — Сказал же, что никакого секса и возбуждения.
Вообще-то муж стоял ко мне весьма близко, так что его собственное возбуждение я чувствовала. Вернее было сказать, что полу-возбуждение, но до полноценного возбуждения там было делов-то — всего пара прикосновений.
У меня скулы сводило от того, как же мне хотелось…
— Ладно, — проворчала я, отстраняясь от мужа и слезая с неудобного кресла для обследований. — Ты выиграл. Жестокий, жестокий человек!..
— Думающий о твоём здоровье жестокий человек, — поправил меня Льюис, выуживая из внутреннего кармана камзола ещё один платок и вытирая испачканные пылью губы. — Не волнуйся, Олив, у нас с тобой вся жизнь впереди. Так что успеем намиловаться.
«Намиловаться», пф. Вот всегда мне было смешно от того, что Лу использует такие устаревшие словечки. Кто так вообще говорит, — кроме самого Льюиса, естественно, — в двадцать втором веке, интересно мне.
Так и проглядывает старость, кстати. Не знаю точно, сколько именно Льюису лет, потому что он мне точную цифру не называл, но вроде бы больше сотни. Семена любви Лу к прошлым годам упали на благодатную почву его впечатляющего возраста. Вот и дало это всё всходы в виде странной, но очень милой и уникальной лексики.
Мне иногда не по себе становилось от мысли, сколько же Льюису на самом деле лет. Тут за двадцать семь успеваешь конкретно так задолбаться с ежедневной рутиной; что же тогда происходит, когда ты пересекаешь порог своего первого столетия? Пару раз спросив об этом мужа, я от него отстала: Льюис очень показательно морщился и пытался увиливать от ответов. Неприятна ему была эта тема, короче говоря.
В принципе, ничего удивительного. Опять же простое сравнение: за двадцать семь я успела не только подзадолбаться с ежедневной рутиной, но и нахватать всяких травмирующих воспоминаний. Буллинг в университете, сложные отношения с излишне консервативными родителями, неудачный брак…
Я встала посреди замковой галереи и потёрла кольнувший болью висок. Неудачный?.. почему это неудачный? Всё у меня с Льюисом удачно; говоря откровенно, моя жизнь с ним походила на сказку. Желания исполнялись, на руках носили, о здоровье беспокоились… всё в этом духе. Где тут неудача, спрашивается?
Может, в тех воспоминаниях, которые мне повредил Сверхчеловек?..
— Так и до чего страшного додуматься можно, — пробормотала я, встряхнувшись. — Ну его.
В самом деле. Если думать, то можно прийти к разным выводам — и не всегда они будут правильными, как я считала. Не то чтобы лучше вообще не думать… блин, тавтология проглядывает.
Короче говоря, раз у меня проблема, то её надо решать. Непонятки, связанные с Льюисом, я с ним обговорить не могла — банально из-за того, что всё равно продолжила бы сомневаться в своих ощущениях после его ответов. Нужен был кто-то третий, кто знал и Лу, и меня до травмы.
Чудо-Девочка подходила идеально, если так подумать. Ещё бы её выловить… а то она совершенно Чудесным образом исчезает, стоит только Гвен меня заметить на горизонте.
И чего бегает, спрашивается.
Ладно, вариант с разговором отложим на потом — к моменту, когда я Гвиневру поймаю-таки за её красный плащ. Но ведь до этого тоже надо что-то предпринимать? Иначе ощущение неправильности загрызёт меня на пару с любопытством. И тут даже думать не надо особенно, чем бы мне заняться в расследовании своих несостыковок: у меня же есть целая запись в маникюрный салон! Я о ней не помнила, в расписании её не было — а значит, Льюис о ней тоже не знал.
Вот и начало моего детективного расследования, ха.
…или я просто от скуки маюсь. Тоже вариант, кстати; если маникюр окажется обычным маникюром, то надо будет всё-таки просто поговорить с Льюисом насчёт моих сомнений. Может, муж что-то подскажет. Взгляд со стороны, все дела.