Что-то у него не ладилось с покраской ткани, так что я разгуливала в голубых штанах и куртке. На последней ещё были рыжие полосы в районе плеч; я так и не поняла, для чего. Если это просто декор, то почему Лу не мог мне сделать хоть один рыжий костюм? Краска-то есть, судя по всему. А если нет — то зачем эти полосы вообще нужны?
Ещё одна тайна мира, короче говоря.
Высушив волосы и переодевшись в свежий голубой костюм, я какое-то время стояла перед зеркалом. Тоже ещё одна несостыковка — я своё отражение едва узнавала. Волосы у меня были сухими и ломкими, едва расчёсывались из-за своего печального состояния. Авитаминоз? Плохой уход? Как я могла довести себя до такого состояния, если всегда, напротив, очень трепетно относилась к своим локонам? А сейчас они настолько печально выглядят, что самым гуманным способом решения этой проблемы я видела радикальную смену причёски.
В универе у меня были длинные волосы. Длиннее, чем сейчас. И я всегда находила время, чтобы за ними ухаживать — так что изменилось с течением времени? В моей новой ванной комнате были шампуни, — слишком много, на мой взгляд, — и один несчастный бальзам для ополаскивания. А маски? Кондиционеры? Кремы и масла, сыворотки? Раньше-то…
Вот в этом была проблема. Я слишком часто думала о том, что было «раньше» — и не в пользу своего нынешнего «сейчас». Это было плохо, это заставляло меня нервничать. Настолько, что я порой самостоятельно глушила собственные размышления, банально запрещая себе копаться в гамме чувств и ассоциаций, которые то и дело всплывали у меня в голове.
Что-то с моей жизнью было крепко не так. Но пока что я не чувствовала в себе… готовность разбираться с этим.
Вот подожду до похода в маникюрный салон. А там посмотрим.
Из комнаты я выходила посвежевшая, но всё ещё с тяжёлой от размышлений головой. Пошатавшись по ближайшим галереям и позалипав на картины, написанные когда-то родственниками мужа, я набрела на одного из Уборщиков.
Вот не нравились они мне. Не то чтобы очень сильно; скорее я себя чувствовала так, будто эти роботы меня как-то крепко обидели. Но в памяти ничего такого не было… вроде бы. Какие-то ассоциации, опять же, возникали. Бег, сбитое дыхание, страх до того сильный, что он превращается в храбрость и кислое желание выжить.
И это — от безобидных нано-ботов, которые могут разве что пыль смахивать или обед готовить. А ещё ведь эти крохи были полезными, потому что при попадании внутрь лечили тебя. Никаких невидимых болячек, Уборщики выметали из тебя всякую болезнь даже лучше, чем твои собственные лейкоциты. Не знаю, правда, как это работало, но судя по Льюису — очень даже неплохо.
Может, в этом секрет его долгожительства и молодости?
— Где Льюис? — спросила я у роботов.
Чёрное облачко, не сформированное ни во что конкретное, пришло в движение. Как рой пчёл, наверное — видела я как-то, как на улей нападало какое-то насекомое типа шершня. Только больше.
Так пчёлы выбрались из своего медоносного убежища настолько могучим и вечно движущимся роем, что мне даже на расстоянии поплохело. Милые, добрые пчёлки, ага… что-то мне казалось, что несчастный шершень даже бзыкнуть не успел, как его облепили, зажалили и зажарили. Пчёлы-то были теми ещё затейниками, и врагов своих буквально убивали высокой температурой. Облепляли и начинали крыльями нагонять градусы, пока не получали жаркое из врага.
А говорят, что осы страшные. Пчёлы, вот кто истинный бабайка! Удивительно ещё, что они на грани вымирания. Может, из-за того, что мелкие?
Уборщики поколебались несколько секунд, после чего сложились с большую стрелку, указывающую влево.
— Столовая?
Стрелка сменилась улыбающимся смайликом.
— Спасибо, — я махнула роботом и пошла в сторону еды.
То есть, в сторону Льюиса. Хотя я бы его тоже не отказалась бы… съесть.
Так, гормоны, а ну цыц. У нас приличный муж, который о нас заботится, так что давайте-ка без всего этого. А то мне грустно будет, что я свой десерт никак получить не могу.
В столовую я входила уже не такая бодрая. Льюису оказалось достаточно одного короткого взгляда на моё лицо, чтобы сразу всё понять — и муж тотчас закатил глаза.
— Олив, ты серьёзно? — спросил он с усмешкой. — Всё носишь траур по тому, что не можешь сейчас сделать?
— Ой, да ну тебя…
— Да ну не меня, а эти мысли, — он подошёл ко мне, взял за руки и с улыбкой поцеловал пальчики. — Потерпи, не так долго осталось.
Я рухнула мужу в руки, сопровождаемая его тихим смехом. Очень по-театральному приложив руку ко лбу, я, явно переигрывая, воскликнула: