– Меня и это устраивает! – Юра тоже улыбнулся.– Еще я читал: для овладения ею нужно двадцать лет тренировок.
– Вся жизнь,– сказал сэнсэй.– Или один день. Если ты готов. Но ты не готов.
– Откуда вы знаете? – Юра улыбнулся еще шире. У Матвеева была на редкость располагающая улыбка, и он это знал.
– Ну так у тебя же ее нет, силы этой, верно? – Михалыч тоже усмехнулся.
– А я читал, что в наше время все приходит быстрей,– сказал Юра.– Темп жизни вырос.
– На нашем Пути – нет! – отрезал сэнсэй.
– А у других?
– Другие тебя, хлопче, не касаются.
Но Юре очень хотелось – быстрей. Тянуться, шлифовать технику, нарабатывать боевой опыт – конечно, здорово. Но все это – шелуха. Двадцать лет добираться до сердцевины? Извините!
Да, Юра Матвеев знал, что существует быстрый путь. И путь этот называется – магия. Но Юра был не настолько глуп, чтобы изучать его по книжкам. Это все равно, что овладение каратэ по мультику «ниндзя-черепашки». Нужен наставник. Только где его найти, настоящего мага?
Дима Жаров удивился. Он даже головой помотал, отгоняя видение: может, пригрезилось с недосыпу? Вчера полночи с приятелем по сети в «квейк» бились… Видение не исчезло. Машина его стояла на прежнем месте, но не на кирпичах, а на родных четырех колесах! Дима обошел «шестерку» кругом: интересно! Зрительная память у Димы – как у видеокамеры. Три колеса – его, а четвертое – нет. Но резина на нем совершенно новая. Дима попинал его, потом, так и не найдя подобающего объяснения, сел за руль и поехал на заправку. Там он полностью спустил все четыре камеры, а затем накачал снова. На всякий случай. Где-то он читал, что можно заменить воздух в камерах водородом, и тогда тачка рванет со страшной силой. Впрочем, Дима не очень-то верил, что игра с колесами затеяна, чтобы взорвать его, Диму Жарова. Не такая он крупная птица.
Однако, приехав в прокуратуру, он поделился сомнениями с начальником.
– Расслабься,– сказал Логутенков и усмехнулся, вспомнив вчерашний визит Онищенко на авторынок.– Все в порядке.
– В порядке?
– Увидишь Пашу – скажи ему спасибо.
– В смысле?
– В том самом. Чего глаза красные? Водку пил?
– Нет,– Дима помотал головой.– Не выспался.
Покинув начальника, Дима составил сопроводиловку и отправил отобранный вчера ножик на дактилоскопическую экспертизу. На всякий случай.
Онищенко проявился через час. Как всегда, с новостями.
– У Светланы Куролестовой имелся дружок, некто Станислав Плятковский,– сообщил опер. – Ни в чем предосудительном не замечен, как сказал участковый. Если не считать того, что закосил весенний призыв. Родители его прикрывают, говорят: не пропал, просто приходит и уходит, когда захочет. Им не докладывает. И вздыхают так скорбно: современная, мол, молодежь. Отрыжка дерьмократии.
– А что за семья? – спросил Логутенков.
– Обычная,– Онищенко пожал плечами.– Отец – водитель троллейбуса, мать – повар в кондитерской. У мужа есть дочь от первого брака, но у матери сын – единственный. Понятно, не хочется ей, чтобы парня куда-нибудь в Чечню заслали. Сами, кстати, жириновцы.
– Это к делу не относится,– молвил Логутенков,– а уклониста надо бы тебе, Паша, поискать. Света Куролестова у нас – самая крепкая ниточка.
– Если жива,– уточнил Онищенко.
– Ну, дружок ее, скорее всего, живой. Это он ее в сатанисты сагитировал?
– Он.
– Надо найти. Давай, Паша, оперативным путем попробуй поработать. С «барабанами».
– С «барабанами» – трудно,– вздохнул опер.– Это же другой контингент. Наблюдение бы за квартирой организовать, а, Генадьич? Попросим?
– Попросить-то мы можем, да только пошлют нас, Паша. Кто он, этот Плятковский? Так, косвенный свидетель. Может, кто из соседей поможет? Участкового попроси. Подумай сам, Паша. Я в тебя верю!
– Вера – это хорошо,– опять вздохнул Онищенко.
– И вот что еще,– произнес Логутенков.– Ты бы пробил по своим каналам этого продюсера.
– Мучникова?
– Его, болезного. Где, кем состоит, по связям, компромат поищи, финансы-кредиты… В общем, не мне тебя учить.
– Сделаем,– кивнул Онищенко, уже прикидывая, у кого есть нужные базы.– Это проще. Генадьич, ты как, очень занят? Надо бы на квартиру Суржина съездить, осмотр провести…
– Поехали! – решительно сказал следователь.
– Ты вляпался,– сказал Дефер.
Чтобы признать в нем Жреца, сатаниста, посвященного в Настоящие Таинства, принесшего Господину не одну совершенную дюжину жизней, нужно было обладать изрядным воображением. Толстяк в черной майке и таких же черных шортах. Светлый ежик на круглой голове, серебряная цепь на шее, на цепи массивный крест из старинного темного серебра. На тугих щеках – жизнерадостный румянец любителя пива. Если не приглядываться, типичный образчик новоруса. С поправкой на цвет металла. А даже если и приглядеться… Серебро вместо золота, ну и что? Ну, крест не совсем обычный, замкнутый окружностью… Мало ли какие у богатых прибамбасы? Слыхали анекдот о том, как банкир крест заказывал в Париже? У лучшего ювелира. «Во-от такой! Короче, шоб триста грамм чистого золота! И во-от такие брюлики!» Сделали, показали. Заказчик взвесил, одобрил: нормально. «Токо ты, это, гимнаста убери! На хера мне гимнаст?»
В общем, кружок и кружок. И буковки на нем нерусские. Так и на распятии они тоже не русские, а греческие. Мало кому известно, что металлический круг – знак отрицания. Например, любимый значок хиппи, общеизвестный «пацифик»: «самолетик» в окружности. Символ мира. А без круга превращается в известную каждому сатанисту руну смерти.
– Ты вляпался,– сказал Жрец Николаю.– Порядок помнишь? Попал – сотрись!
Николай побледнел:
– Дефер! – проговорил он неуверенно.– Но это же для быдла…
– Велю – станешь быдлом! – жестко произнес Жрец.
К скамейке подкатился разноцветный мячик, а следом за ним – малыш лет двух. Дефер поднял мячик и подбросил его вверх. Ребенок засмеялся и побежал обратно.
– Некрещеный,– сказал жрец.– И жирненький.
И улыбнулся матери малыша, поймавшей мяч. Женщина наклонилась, подала ребенку мячик. Николай уставился на ее загорелые ляжки.
– Хочешь опять стать быдлом, Коля? – участливо спросил Дефер.
Николай вмиг забыл о женщине. Во рту как-то сразу пересохло.
Жрец не должен был звать его по имени. Что это? Знак расположения? Или – желание унизить?
– Ты попал, Коля,– тем же заботливым тоном проговорил жрец.– Сам попал и брата нашего подвел. Его уже милиция дергала. Это, Коля, большой проступок.
– Я исправлю,– пробормотал тот, уже чувствуя животом жертвенный нож.
Дефер прав: Сворда Николай подвел. И не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы понять: Круг сотрет шестерых таких, как Николай, чтобы обелить Сворда.
– Собственно, тебя уже давно бы вычеркнули, Коля,– сказал Жрец.– Если бы не одна деталь… – тут он сделал паузу, чтобы прикурить. Николай ждал, не смея даже дышать.– Да,– продолжал Дефер.– Одна немаленькая деталь. Ты оказал услугу Господину. И всем нам.
– Да,– хрипло пробормотал Николай.– Я убил его, как положено…
– Глупости! – Молодой ротвейлер подбежал к скамейке, ткнулся толстяку в колени мокрой мордой. Дефер почесал псу лоб. Животные и дети сами тянулись к Жрецу. Так проявлялась дарованная Господином Сила. А Господин – не христианский боженька. Он ничего не дает за так.– Ерунда! Тебе повезло не в том, как ты убил, а в том – кого! Ты убил не просто дурня с пистолетом… Где он, кстати?
– Пистолет? Я его выкинул.
– Правильно. Так вот, Коленька: тебе очень повезло. Ты убил Врага!
Теплая волна омыла Николая. Он расправил плечи, улыбнулся…
Но Жрец тут же вернул его из Преисподней на землю:
– Везение, Коля, не искупает глупости. Но ее искупает дело. Ты должен избавиться от всех свидетелей! В первую очередь – от девки! Ее уже ищут.
– Я сделаю,– пообещал Николай.– А о девке вы не беспокойтесь: я ее упрятал как следует. И на колесах она, ничего не соображает. Скоро праздник, тогда я с ней и разберусь.