Была еще группа мужчин, которые несли связки сушеных джипури и дополнительные запасы воды и пиноли. Самые юные и самые старые не несли ничего, их задача сводилась к тому, чтобы постоянно выкрикивать поощряющие и подбадривающие фразы. Все мужчины обнажились по пояс и разрисовали свои лица, спины и груди узорами из точек, кружков и спиралей ярко-желтой краской ура. Я разукрасил только лицо, ибо в отличие от остальных мне как чужаку разрешили остаться в накидке с рукавами.
Во второй половине дня, когда Дед Огонь отправился в путь к обозначенной горе, из двери своего дома, улыбаясь, вышла си-риаме в парадном одеянии из ягуаровых шкур. В одной руке она держала посох с серебряным набалдашником, а в другой деревянный, окрашенный в желтый цвет мяч величиной с человеческую голову. Женщина следила за солнцем, тогда как бегуны, держась наготове, следили за ней, нетерпеливо дожидаясь сигнала. Едва Дед Огонь коснулся вершины горы, си-риаме улыбнулась самой широкой улыбкой и бросила с порога своего дома мяч прямо под ноги шестерым босым бегунам. Все жители деревни в один голос восторженно взревели, шестеро участников состязания сорвались с места, на бегу перебрасывая ударами ног мяч от одного к Другому. Остальные участники последовали за ними на почтительном расстоянии, так же поступил и я. Си-риаме, когда я видел ее в последний раз, все еще улыбалась, а маленькая Ви-Рикота подпрыгивала на месте, словно затухающее пламя свечи.
Я, разумеется, полагал, что вся толпа бегунов мгновенно оставит меня далеко позади, хотя мог бы и догадаться, что они не станут вкладывать все свои силы в стремительный рывок в самом начале состязания. Темп, заданный ими поначалу, мог выдерживать даже я. По мере того как мы бежали вдоль реки по дну каньона, позади нас постепенно стихали приветственные крики деревенских женщин, детей и стариков, но зато начинали звучать голоса тех, кто поддерживал своих земляков. Поскольку бегуны, естественно, избегали необходимости гнать мяч вверх по склону, группа бежала по дну каньона, пока стены его не снизились и не утратили крутизну настолько, что поворот на юг, в лес, уже не составил особого труда.
Я могу не без гордости сказать, что проделал с бегунами, по моим прикидкам, полную треть пути от Джуаджий-Бо до Гуачо-Чи. Наверное, за это следует поблагодарить джипури, который я пожевал перед тем, как пуститься в путь, ибо несколько раз в тот день я бежал быстрее, чем когда-либо в жизни до или после этого состязания. Такого рода рывки происходили, когда мы пробегали мимо групп поддержки бегунов из Гуачо-Чи, поджидавших с другой стороны собственных участников состязания. Нас, пробегавших мимо, они награждали добродушно-насмешливыми прозвищами: «Увальни! Хромуши!» — и все в таком роде. Особенно доставалось мне, поскольку я тащился в хвосте.
Бежать со всех ног через густой лес по каменистым оврагам было непривычным для меня испытанием, но я худо-бедно держался, пока мог видеть, что у меня под ногами. Однако, когда начали сгущаться сумерки, мне пришлось бежать, поднеся к глазу топаз, а это сразу замедлило продвижение. Правда, едва стемнело, во мраке стали загораться плошки и факелы, но ведь никто не стал бы задерживаться, чтобы освещать путь чужаку, даже не являющемуся настоящим участником соревнования. Я отставал все больше, тогда как крики и возгласы впереди удалялись и стихали.
Но потом, когда темнота сомкнулась вокруг меня, я увидел на земле впереди красные отблески. Доброжелательные рарамури не совсем забыли о своем чужеземном спутнике и не бросили его на произвол судьбы. Один из факельщиков, после того как зажег свой факел, бережно поставил глиняный горшочек на тропу, чтобы я его нашел. Разжившись угольками, я развел костер и стал устраиваться на ночлег. Честно признаюсь, что, несмотря на воздействие джипури, я так выбился из сил, что с удовольствием бы завалился спать, но стыдился своей слабости. Ведь в это самое время бегуны выкладывались из последних сил! Еще больше я боялся опозорить приютившую меня деревню: то-то было бы смеху, наткнись по дороге бегуны из Гуачо-Чи на заснувшего «представителя Джуаджий-Бо»! Поэтому я перекусил пиноли, попил воды из кожаной фляжки, пожевал немного прихваченного с собой джипури и, достаточно взбодрившись, просидел без сна всю ночь, то и дело подбрасывая веточку-другую в костер.