Обратный путь по горной тропе показался Маше еще труднее. Спуск вообще труднее подъема, а тут на нее навалилась бесконечная усталость от всего пережитого за день. Силы почти оставили девушку, и если бы не молодой спутник, она наверняка сорвалась бы с тропы и рухнула в пропасть. То и дело из-под ее ноги скатывались камни, с грохотом пролетая по крутой осыпи.
Наконец спуск закончился, и они оказались на краю пустыни. Молодой бедуин сложил руки рупором и издал прежний то ли лающий, то ли хохочущий звук. Из-за скалы отозвался точно такой же голос, и через минуту из темноты появился молчаливый погонщик, ведущий в поводу двух верблюдов.
Благородные животные послушно опустились на землю. Бедуины помогли Маше сесть на того же белого дромадера, на котором она в начале ночи проделала путь через пустыню, чтобы встретиться со Святым Старцем. Переводчик объяснил ей, что только это белоснежное животное достойно нести ее, в чьих жилах течет благородная королевская кровь. Сам он сел на второго верблюда, светло-коричневого, издал короткое гортанное восклицание, и снова началась бесконечная скачка через ночную пустыню.
Впрочем, это только условно можно было назвать скачкой. Верблюды неслись плавной, мягко раскачивающейся иноходью, так что Маша начала понемногу задремывать. Ей казалось, что она плывет на лодке по гладкому широкому озеру, и на далеком берегу ее ждет близкий, любимый человек.., вот только лица его она никак не могла разглядеть. Лодка раскачивалась, она схватилась за ее борта, чтобы не свалиться в воду, и проснулась от окрика своего проводника:
— Госпожа, проснись! Не упади с верблюда!
Скоро мы подъедем к Каиру!
Действительно, далеко впереди, немного ниже их дороги, показалась яркая россыпь огней ночного города. Верблюды ускорили ход, словно почувствовав, что впереди их ждет вода и, возможно, отдых.
Ночью в пустыне было холодно и, как ни странно, очень сыро: воздух отдавал накопленную влагу. Маша зябко ежилась и не могла дождаться, когда же наконец завершится эта ночная скачка.
И вдруг, когда она меньше всего ждала каких-то неожиданностей, сбоку наперерез их маленькому каравану выехал из темноты джип с погашенными фарами.
— Берегись, госпожа! — крикнул бедуин, поворачивая своего верблюда и вытаскивая из седельной сумки винтовку с коротким стволом. — Я отвлеку их, спасайся!
Легко было сказать! Маша совершенно не умела управлять верблюдом. Хотя, кажется, это умное животное не нуждалось ни в каком управлении. Белоснежный верблюд повернул в сторону и, кажется, удвоил скорость. И в это время сзади прогремел выстрел. Маша оглянулась и увидела, как ее проводник на своем верблюде зигзагами несется рядом с джипом и пытается попасть из винтовки по колесам. Но он успел выстрелить только один раз: послышалась автоматная очередь, и молодой кочевник слетел с седла и рухнул на песок под колеса машины.
Оставшийся без наездника верблюд поднял морду к луне и издал долгий, жалобный рев.
Джип объехал труп бедуина и на полной скорости устремился за Машей. Ее белый верблюд несся прочь, сколько было сил, но мощный мотор делал свое дело, и расстояние между Машей и ее преследователями неуклонно сокращалось.
Снова сухо протрещала автоматная очередь, и верблюд споткнулся, его длинные ноги подломились, и огромное животное рухнуло на холодный песок ночной пустыни. Маша вылетела из седла, перелетела через труп верблюда и упала на сырой плотный песок. Рядом с ней затормозила машина, хлопнули дверцы, прозвучали шаги двух человек.
— Кретин, зачем ты стрелял! — прозвучал знакомый голос. — Если она погибла, я закопаю тебя в одну могилу с ней!
— Азраил, она могла уйти! — отозвался второй человек и наклонился над Машей, обдав ее запахом крепкого дешевого табака. — Да нет, все в порядке! Она жива! — и сильные руки рывком подняли Машу на ноги.
— Твое счастье! — проговорил Азраил.
Девушку поволокли к машине.
— Что вам от меня нужно? — слабым, измученным голосом спросила она. — Как вы со мной обращаетесь?!
— Ах, ну да! — прозвучал рядом с ней насмешливый голос Азраила. — Ведь с тобой нужно обращаться как с особой королевской крови! Извини, я забыл!
Ее втолкнули на сиденье джипа. Азраил сел рядом, закатал рукав, обнажив Машину руку, и неожиданно в его руке появился шприц.
Маша изумленно вскрикнула, попыталась протестовать, но игла уже вошла под кожу, и через несколько секунд все вокруг затянуло розовым колеблющимся туманом.
Дмитрий Алексеевич пожалел, что сел в эту машину. Старый «Форд» дребезжал, дверцы его грозили отвалиться, мотор кашлял, как старый курильщик, и то и дело норовил заглохнуть. Тем не менее лихой водитель выжимал из своего антиквариата сумасшедшую скорость, обгонял другие машины и при этом еще напевал марш из оперы «Аида».
Промчавшись мимо застывшей в темноте громады мечети, «Форд» резко развернулся и затормозил с душераздирающим скрежетом.
Старыгин не сомневался, что при таком торможении от машины отвалится капот или мотор, но этого не произошло. Водитель обернулся и с какой-то странной интонацией проговорил:
— Приехали! Абд-аль-Касим!
Старыгин расплатился, дав щедрые чаевые, и выбрался из машины, с трудом справившись с проржавевшей дверью. Едва он ступил на тротуар, древний «Форд» резко сорвался с места и с дребезгом и грохотом исчез из поля зрения.
Наступила тишина, нарушаемая только негромким журчанием. Не верилось, что вокруг раскинулся многомиллионный город.
Старыгин пошел в том направлении, откуда доносилось журчание, и увидел открытую калитку в высокой беленой стене. За этой калиткой виднелся большой сад с прямыми широкими дорожками, в центре его — цветник, посреди которого журчал фонтан. Белые цветы светились в полутьме ночи, распространяя пряный аромат.
Неожиданно из тени под стеной выскользнула невысокая фигура. Старыгин попятился, но незнакомец стремительно подскочил к нему и прижал к левому боку сверкнувший в темноте клинок. Сверкнув белками глаз, человек что-то яростно проговорил по-арабски.
Старыгин уже мысленно простился с жизнью, но в последний момент, повинуясь внутреннему голосу, торопливо проговорил:
— Та, у которой тысяча лиц!
Незнакомца словно подменили. Он спрятал нож, угодливо склонился перед Старыгиным и проговорил на ломаном английском:
— Пойдемте, господин! Скоро начнется!
Простите мою грубость, но вы знаете, как мы должны быть осторожны!
— Все верно, — кивнул Старыгин, разглядывая того, кто только что чуть не лишил его жизни.
Это был араб лет пятидесяти, со смуглым, изрытым оспой лицом и густыми, коротко подстриженными усами. Выпуклые глаза светились в темноте, как глаза ночного хищника.
Араб развернулся и вошел в калитку, сделав Старыгину знак идти следом.
Они быстро миновали ночной сад, полный свежести и благоухания, вошли в высокую дверь, покрытую тонкой изящной резьбой. За этой дверью оказался просторный холл, вымощенный цветной узорной плиткой и освещенный несколькими медными фонарями, укрепленными на кованых кронштейнах.
— Сюда, господин! — проговорил проводник и открыл низкую, окованную медью дверцу.
За ней оказалась лестница, круто уходящая вниз. Старыгин на секунду задержался на верхней площадке, подумав, не делает ли он большую ошибку, следуя за этим подозрительным человеком. Впрочем, если бы тот хотел убить его, он мог бы сделать это раньше, на улице перед входом в сад…
— Идемте же, господин! — окликнул его проводник. — Скоро начнется!
Старыгин быстро зашагал по лестнице.
Вскоре она закончилась, и начался длинный сводчатый коридор, по сторонам которого виднелись многочисленные темные помещения.
Судя по всему, Дмитрий Алексеевич оказался в большом подвале под одним из старинных каирских дворцов.
Проводник уверенно шел по коридору, изредка сворачивая то в одну, то в другую сторону. Было видно, что он очень хорошо знал дорогу. Старыгин пытался запомнить все эти повороты, но очень скоро сбился и понял, что без провожатого он отсюда не выберется.