— Монстр? — Старыгин побледнел. — Что вы об этом знаете? И откуда? Кто вам наболтал?
— Ага! — воскликнула Маша победно. — Попались! А ну, выкладывайте, что там такое!
— Маша, клянусь вам — я не могу. С меня взяли подписку о неразглашении…
— Если вы ничего мне не расскажете, я буду вынуждена использовать грязные методы.
Я ведь журналистка, а про нас чего только не болтают! У нас ведь нет ни чести, ни совести.
Я расскажу в своей передаче совершенный бред со ссылкой на вас, а вы потом сколько угодно оправдывайтесь перед своим начальством…
— Маша, если бы вы знали… — тихо проговорил Дмитрий Алексеевич, сцепив руки. — Никакой бред не сравнится с тем… Ладно, давайте договоримся так: вы будете молчать, по крайней мере пока, а я потом, позже, расскажу все вам, и только вам. Как это у вас называется — эксклюзивное интервью!
— Ну да, — недоверчиво покосилась на него Маша. — А как дойдет до дела, опять начнете юлить, призывать кота в свидетели…
— Я вам обещаю!
Маша хотела что-то возразить, но в это время тревожно зазвонил ее мобильный.
Звонила Светлана Воробьева.
— Машка! — проговорила она торопливым растерянным голосом. — Ты где сейчас?
— Да так.., работаю…
— Приезжай скорее на студию!
— А что случилось?
— Мишку убили!
— Кого? — недоверчиво переспросила Маша. Какого Мишку?
— Да Мишку же! Ливанского!
— Это что — такой прикол?
— О чем ты говоришь! Его убили, убили, ты понимаешь? Нам только сейчас сообщили, а я дежурю-ю… — похоже, Светка ревела.
Маша побледнела и уставилась в стену перед собой.
Мишка Ливанский, старый друг, вместе с которым она сделала столько репортажей, выпила столько кофе и пива, болтливый, прожорливый, веселый Мишка… Может быть, это его очередной розыгрыш? Но нет, на такое даже он не способен!
— Что случилось? — озабоченно спросил Старыгин. — На вас просто лица нет!
— Случилось? — переспросила Маша, уставившись на Дмитрия Алексеевича, как будто удивляясь, что он тут делает. — Да, случилось… Извините, я пойду.., спасибо за чай.., вот вам моя визитка, если вы все же захотите мне что-то рассказать…
Старыгин закрыл за гостьей дверь и облегченно вздохнул. Слава богу, она ничего из него не вытянула…
Тут же он почувствовал укол совести: у девушки случилось какое-то несчастье, только поэтому она неожиданно сорвалась и уехала. Девушка ему безумно интересна, то есть не она, а этот предмет, что она использует в качестве украшения. Нужно обязательно познакомиться с ней поближе, только потом, потому что в ближайшее время он будет очень занят.
Он бросил взгляд на бронзовые ампирные часы и заторопился: ему давно уже пора было на работу.
В отделе творился форменный бедлам.
Светка оповестила всех, кто знал Михаила, а знакомых у него было великое множество. И сейчас все толкались в тесном помещении, и телефон раскалился от звонков. Было душно и пахло валерианкой, которую Светка пила сама и предлагала всем вновь приходящим.
— Ты можешь толком объяснить, что случилось? — набросилась на нее Маша, отводя противно воняющий стаканчик.
— Шел вечером, да и не поздно даже, — всхлипывала Светлана, — напали, ограбили и убили.
На камеру, наверное, польстились…
Маша опустилась на стул. Иуда, вчера они расстались на набережной Мойки, Мишка сидел в кафе, потом, видно, поехал еще куда-нибудь.. И камера, как всегда, при нем, он с ней почти не расставался. Маша так ясно увидела Мишкину неуклюжую фигуру в панаме, и эти голубые подтяжки…
— Выпей валериан очки, — участливо предложила Светка.
— Хватит рыдать! — сердито сказал Виталий Борисович, вешая трубку. — Мишкина жена звонила.
— Какая еще жена? — хором удивился коллектив.
— Бывшая! Говорит, пришла утром в квартиру, а там форменный разгром. И дверь открыта.
— Значит, они ключи у Мишки взяли и решили чем-нибудь в квартире поживиться! догадалась Светка.
— Да нет, говорит, ничего не взяли, только разворотили все и побили. Кассеты еще пропали, а компьютер разломали.
По инерции Маша вспомнила, что ее собственный компьютер сломан. И что Мишка послал ей какой-то файл с фотографией. И вообще, это очень странно, что на него напали. То есть это-то как раз не странно, таких случаев множество. Мишка небось выпивши был, легкая добыча для бандитов. Но вот чтобы еще и квартиру ограбили! То есть не ограбили, а все разломали. И кассеты пропали.
«Они что-то искали, — поняла Маша, — и это наверняка связано с работой Мишки в Эрмитаже. Что же он там такое снимал? Нужно выяснить».
Она не слышала изумленных и негодующих возгласов коллег, потому что неслась по коридору к выходу.
Умелец из фирмы, вызванный Машей, возился с компьютером минут сорок. В ответ на ее вопрос, что случилось, он пренебрежительно бросил: «Вирус» и больше не произнес ни слова. Закончив работу, он поглядел на Машу с плохо скрытым презрением и прошелся, глядя в сторону, насчет некоторых безграмотных тетех, которые по полгода не меняют антивирусные программы и цепляют поэтому из Интернета всякую дрянь, а потом еще удивляются, когда компьютер перестает работать. Маша едва дождалась, когда он уйдет, и проверила электронную почту. От Мишки пришла фотография.
Очень худой мужчина весь в черном стоял против картины. Маша вертела снимок так и этак, увеличила его и поняла, что картина — «Мадонна Литта». Виднелись лик самой мадонны и золотые кудри младенца. С картиной, судя по всему, все было в порядке. Но вот с мужчиной… Был он болезненно худ, лицо мрачно, щеки ввалились, и профиль его напоминал профиль со старинной полустертой монеты.
Маше был виден один глаз — карий, вернее не карий, аянтарно-желтый.
Мужчина стоял перед картиной, застыв, как бронзовое изваяние. Чувствовалось, что стоит он так уже давно и может стоять сколь угодно долго. Маша еще увеличила некоторые фрагменты и убедилась, что янтарный глаз мужчины полыхал ненавистью. И еще одна пугающая странность: на снимке было отчетливо видно, как от мужчины в сторону картины двигалось темное зловещее облако, которое грозило поглотить Мадонну с ее младенцем, и не было им спасения.
— Что за чушь! — Маша потрясла головой. Это просто игра света. Мишка большой мастер.., был.
Однако Маша вспомнила, что приятель вчера сам удивлялся, что же такое у него получилось, стало быть, он вовсе не добивался такого эффекта. Он даже послал Маше снимок, чтобы она оценила его непредвзято.
«Этот тип в черном несомненно причинил вред картине. Может быть, это его имела в виду бедная Вера Львовна, говоря про монстра? Какое неприятное лицо.., зловещее…»
Внезапно Машу осенило. Мишку убили из-за этого снимка. Он торчал позавчера целый день в Эрмитаже и снимал зал Леонардо, а этот тип испугался, что попадет на снимок… Так оно и вышло.
Маша вытерла слезы. Было очень жалко Мишку.
Немецкий композитор Йозеф Гайдн, перед тем как приступить к сочинению музыки, надевал свой лучший камзол, пудреный парик и только тогда приближался к инструменту. Он считал, что музыка требует к себе не меньшего уважения, чем царственные особы.
Реставратор Дмитрий Алексеевич Старыгин не меньше уважал свою работу. Тем более что сегодня ему предстояло прикоснуться к одному из величайших шедевров в истории живописи. Если бы на то была его воля, он надел бы свой лучший костюм. Однако работа реставратора, как и живописца, очень грязная, поэтому он снял пиджак и надел серый халат, перемазанный красками и растворителями, опустил на окнах лаборатории плотные светонепроницаемые шторы и благоговейно взял в руки драгоценный холст.
Всякий настоящий мастер своего дела больше, чем современным инструментам и приборам, доверяет своим рукам и глазам. Это касается и врачей, и реставраторов, и экспертов в других областях. Рассказывают про знаменитого хирурга, которому было уже больше восьмидесяти лет: он почти совершенно утратил зрение, но каждый день его привозили в больницу, и он своими гениальными руками прощупывал самых сложных больных и ставил диагноз точнее любого прибора.