========== 1 ==========
Он медленно выныривал из глубокого, наполненного смутными, неоформленными образами сна. Осознание себя приходило постепенно. Какое-то неприятное ощущение в левом локте — на нем лежит голова, и локоть он совсем отлежал. Линия, отделяющая тепло от холода на плече и на середине голени — сползло одеяло. Уже двигаются глаза, но еще не хотят подниматься веки. Что-то щекочет нос — прядь упала на лицо.
Он неторопливо, подминая одеяло под себя, перевернулся на спину, вытащил руку из-под подушки и некоторое время расслабленно лежал, без мыслей, без памяти, сосредоточенный только на телесных ощущениях. Хочется в туалет. Пить хочется тоже, но меньше. Тепло и уютно. Даже прохлада, овевающая высунувшиеся из-под одеяла ноги и бок, приятна. Не открывая глаз, он провел ладонью по простыне: гладкая, плотная ткань, но не шелк. Прислушался: где-то снаружи едва слышно шумел город. Что-то странное было в воздухе, и что-то непривычное было в том, как он себя чувствовал.
Он наконец открыл глаза и некоторое время смотрел на желто-коричневый дощатый потолок высоко над головой и пересекавшие его снизу вверх толстые темные корявые балки. Не спеша, повернул голову и увидел занавешенное грубой сероватой тканью окно, столик, словно сбитый из разнокалиберных веток, свечу и стакан воды на нем. Глубоко вздохнул и сел, привычно следя, чтобы не прижать ладонью собственные волосы.
Комната была большой и деревянной. Все в ней было из дерева: кровать, сколоченная из бревен, стены, двери, пол из вылощенных досок. Вода оказалась вкусной. Он медленно выпил ее и вернул стакан на место, заметив между делом, что поверхность столика гладкая и отполированная, прикрытая бахромчатой салфеткой из той же серой ткани, что и занавески. Из похожей ткани, с простым и примитивным узором, было покрывало. Серой была простыня — гладкий, цвета стали, с блеском хлопок, серым — тонкое легкое одеяло, серыми — прямоугольные подушки, раскиданные по всему изголовью широченной кровати.
Он подобрался к краю, сел, опустил ноги на серо-коричневый меховой коврик с длинным ворсом. Отбросил волосы за плечо и, покачнувшись от слабости, встал. Подошел к окну, отодвинул занавеску. За грубой серой тканью обнаружилась другая, прозрачно-белая. Он отодвинул и ее и посмотрел сквозь отмытое до невидимости стекло в сколоченной из ошкуренных полированных палок раме.
За окном был город. Далеко. Ближайшие дома — белые и кремовые прямоугольные коробочки под серыми и зелеными крышами — по меньшей мере в километре вниз по холму. Дальше, впереди и внизу, почти на горизонте, поднимались небоскребы. За ними угадывалось что-то огромное, блестящее под серо-голубым с розоватой окантовкой небом. Вода, догадался он. Масса воды.
Значит, Альба-сити? Непохоже. Забор из камня и дерева, трава и какие-то кусты, ворота — перекрестье нетолстых древесных стволов, слева на горизонте — горная гряда.
Далекие горы — изломанную линию на фоне светлеющего неба — он рассматривал долго. Никогда прежде не видел таких гор. В Альба-сити таких не было. Значит, он в каком-то другом месте.
Он посмотрел направо. Забор, за забором — склон, поросший жесткой даже на вид травой, деревья вдалеке и снова — бескрайняя масса воды до самого горизонта.
Не то чтобы он знал ареографию идеально, но подобных водоемов на Марсе не было точно. Да и вообще нигде в обитаемой субСолнечной. Разве что на Земле. Но для Земли этот город выглядел слишком большим и безмятежным. Хотя что он знает о Земле?..
То, что там эталонная сила тяжести. И после стольких лет жизни вне больших планет эта сила тяжести должна была бы его раздавить. А он даже не покачивается. Значит, это спутник размерами примерно с Каллисто или чуть больше. Потому разница и незаметна. Может быть, Европа. Хотя там тоже нет такого количества воды. Значит, Ганимед. Правда, он никогда не слышал про горы на Ганимеде, но он ведь никогда и не интересовался.
Интересно, сколько стоила постройка такой комнаты? Дерево — это же безумно дорого. Хотя вон сколько их, деревьев, растет между домом и водой. И около домов — зеленые облачка крон выше крыш…
Он потер лицо и огляделся. Ему позарез нужна была ванная. И еще — одеться. Он спал совершенно голым.
Голым… Тело, привычное и неправильное, ощущалось каким-то не таким. Он провел ладонью по бедру. Не то ощущение от кожи и линии под ладонью не те. Медленно оглядел себя со всех сторон, чувствуя, как глаза распахиваются все шире. Заметил зеркало на противоположной от кровати стене и подошел к нему.
В сумраке освещенной единственной толстой свечой из чего-то темного комнаты его зазеркальный двойник словно бы слегка светился. Высокий, тонкий, широкоплечий и длинноволосый. Большие темные глаза, опушенные черными ресницами, узкий подбородок, четко очерченный рот, длинная шея, плоская грудь, поджарый живот, стройные ноги. Он постоял перед зеркалом, коснулся стекла, потом собственной груди. Потер щеку, покрытую тонким, словно детским пушком, сдвинул безупречно вычерченные брови.
К полному отсутствию волос на теле он успел привыкнуть. Полная депиляция — процедура дорогая и болезненная, но все же более приятная, чем регулярное бритье. Однако совсем безволосой его кожа больше не была. Всю ее — бедра, лодыжки, предплечья, лобок — покрывал короткий легкий прозрачный пушок, словно ему еще не исполнилось и десяти лет. Только брови, ресницы и длинные, ниже ягодиц волосы на голове остались безупречно черными. При этом освещении не было видно, сохранился ли тот синеватый отлив, которым он всегда гордился.
Он повернулся к зеркалу правым боком и перебросил волосы вперед. Шрам на пояснице исчез. Исчезли все родинки. Кожа была гладкой, как у двухлетки, и очень бледной. Даже локти оказались младенчески мягкими.
Он шагнул вплотную к зеркалу, уперся ладонями в стекло и вгляделся в глаза зазеркального двойника. В глазах оказалось меньше серого, чем он привык видеть, куда больше глубокой насыщенной синевы, и совершенно не было ни теней, ни мешков под ними. Словно его лицо и тело были заново отлиты по исходной форме, не искаженной прошедшими годами. Он бросил взгляд на свою кисть — длиннопалую, сильную, худую, со слишком длинными ногтями. И вернулся к кровати — на зеркале остались туманные отпечатки его ладоней, быстро истаивающие. Он бездумно смотрел на них, поглаживая шершавую, покрытую корой перекладину в изножье кровати, и пытался начать, наконец, думать.
— Я — Грен Эккенер, — произнес он.
Голос прозвучал знакомо и свободно.
— Я умер на полпути между Каллисто и Титаном.
Пустой живот внезапно заурчал, опровергая это заявление.
— Я умираю от пневмосклероза, — продолжил он и глубоко вздохнул на пробу, не ощутив ни привычной боли, ни скованности в груди, ни одышки. — Мда…
Он подошел к окну и, повозившись, распахнул раму. В комнату полился свежий, насыщенный кислородом, пахнущий свежестью и чем-то незнакомым воздух. В нем не было привычного метаново-аммиачного привкуса, и кислорода явно было куда больше, чем Грен привык.
Загадка внутри тайны. Где он, что с ним, почему? Грен не знал, и у него не было ни единой идеи на этот счет. Он даже планету не мог назвать, не говоря уже о прочем. Он здоров — но как и почему? Он жив, но разве такое возможно? Он… где-то.
Тело напомнило о своих нуждах. Грен обошел комнату, чувствуя босыми ступнями приятную фактуру настоящего дерева, распахнул двустворчатые двери. За ними вспыхнул яркий рассеянный свет, зеркало во всю дальнюю стену отразило его — и уходящие вглубь вешалки и полки. Гардеробная. Полная гардеробная. Ближе всего висела его красная рубашка, пахнущая виноградной отдушкой, отглаженная, с вернувшейся на место давно потерянной нижней пуговицей.
— Это не то, что мне сейчас нужно, но спасибо, — буркнул он и закрыл двери.
За узкой одностворчатой дверью оказалась ванная, такая же деревянная, как и комната. Раковина, вырезанная в перевернутом вверх комлем высоком пне, длинная и глубокая деревянная ванна, обитые пробкой стены, пол и потолок, выкрашенная под дерево душевая кабинка, унитаз под деревянной крышкой.