Если у него и была мысль о том, что в западной спальне спит хозяйка дома, он быстро ее отбросил. Во-первых, зеркальность спален. Во-вторых, зеркальность кабинетов. Да, в комнате под западной спальней было гораздо больше книг и кейсов с дисками, было два стола и швейная машинка, коробки с пряжей и тканями, кружевами и цветами из бумаги, тут было множество мелочей, даже начатое вязанье, но ощущалась она такой же необжитой, как его собственный кабинет. Просто, похоже, у девушки по жизни было больше вещей и больше интересов. Компьютер на одном из столов пах свежим пластиком и, кажется, еще ни разу не включался. Не было похоже, чтобы кто-то садился на эти стулья, полностью выбивающиеся из общего стиля. Книги были расставлены по авторам и годам выпуска, и именно год выпуска совершенно новой, пахнущей типографией бумажной книги едва не сбил Грена с ног.
Он умер в две тысячи семьдесят третьем году. Он точно это знал.
На титульном листе новенького, ни разу ни открывавшегося тома «Джойлэнда» на английском языке стоял год две тысячи тринадцатый.
Грен сунул книгу на полку, потер виски. Книг было много, полки были плотно забиты до самого потолка. Вверху стояли книги на русском, и новых среди них было мало, гораздо больше потрепанных, старых, не раз читанных. На нижних полках новенькими обложками блестели книги на английском. Грен вынул несколько на пробу. Да, их ни разу не открывали. И они дублировали русские издания. Те же авторы, те же или почти те же названия. Оригиналы, не переводы. Грен пожал плечами. Он не видел смысла держать в библиотеке переводы, если оригиналы были доступны.
Кухню он обнаружил в последнюю очередь. Все то же дерево, блеск меди, фрукты в вазе на столе. Ни одного знакомого устройства.
Что-то прожужжало, щелкнуло — и по кухне поплыл свежий, сильный запах кофе.
— Кто здесь? — спросил Грен.
Что-то мелькнуло на краю поля зрения, он резко повернулся, но никого не увидел. В колбу старинной кофеварки закапала коричневая жидкость. Наверное, просто нервы на взводе, а кофеварка включилась по таймеру.
Он нашел холодильник, а в нем — масло, сыр, копченое мясо, фрукты, овощи, зелень, сливки и молоко. В деревянной коробке лежала еще теплая буханка хлеба. Он взял доску и длинный нож с деревянной ручкой и белым керамическим лезвием, сделал себе пару бутербродов. Отыскал в шкафчике чашки и налил кофе. Сел за стол и принялся завтракать. На пустой желудок в голову все равно не лезло ни единой разумной мысли.
После завтрака он поднялся в свою спальню, чтобы задуть свечу, потом спустился в гостиную. Положил пару поленьев в камин. От него исходило тепло, но жарко в комнате не было. Заглянул на кухню и обнаружил, что грязная посуда из раковины исчезла. Нашел дверь в подвал и спустился туда. Свет вспыхнул, едва он ступил на первую ступеньку лестницы.
Подвал был огромен и никак не разделен. Никакого дерева — бетонные колонны, бетонный пол, бетонный потолок. Это его почему-то обнадежило. Значит, все это дерево наверху — просто отделка. Но почему тут так пусто? В подвале стояло только устройство, в котором Грен опознал печь, и больше ничего. Как в подземном гараже незаселенного кондо. И ни одного окна.
Можно было еще поискать чердак, но о чердаке Грен не подумал. Ни в одном доме, где он бывал прежде, чердака не было. И он вышел во двор, постоял на крыльце, подставив лицо свежему ветру, подошел к воротам и оглядел дом от них. Нет, все-таки не бетон. Стены дома были сложены из цельных бревен, цоколь — из красно-коричневого с черными вкраплениями камня. Дом производил сильное впечатление, сильное, но неопределенное. Грен никогда не видел таких домов. Он привык к прямым линиям, четким очертаниям, к стали, стеклу и бетону. А этот дом выглядел… архаично.
Впрочем, двери двойного гаража выбивались из общего стиля. Они были стальные, хотя и крашенные под дерево. И с тихим рокотом поползли вверх, когда Грен подошел поближе.
Внутри стояли два автомобиля, зеленый и черный. Зеленый был точно того же оттенка, что и простыни в западной спальне. Черный — старомодный, хищный и стильный, зеленый — более сглаженный и спокойный. Грен открыл водительскую дверь черной машины, сел за руль, положил на него руки. Кожаный салон, кожаная оплетка руля. Приборы незнакомые, но что-то вроде намека на узнавание крутится в голове. Наверное, на то, чтобы освоить этот раритет, понадобится не так много времени. Хотя раритет ли?..
Сидя в машине, Грен перебирал все странности и неувязки, все анахронизмы и понимал, что единственная приходящая в голову версия страдает нездоровой фантастичностью. Так не бывает. Это невозможно. Все это, пожалуй, одна громадная мистификация и не более того.
К черту! У него просто не было ни единого логичного объяснения. Так или иначе, рано или поздно все разъяснится и окажется просто и незамысловато.
========== 2 ==========
Когда он вернулся в дом, там пахло табачным дымом, а в одном из кресел у камина, поджав ноги, сидела та самая девушка и курила трубку. Он вошел в дом, и она живо повернулась к нему — блеснула заколка в собранных на затылке волосах.
— Привет, — улыбнулась она, и Грен улыбнулся в ответ.
Он подошел к ней и сел в кресло рядом, вытянув ноги.
— Грен Эккенер, — представился он.
Она ненадолго задумалась, выпустила клуб сладкого дыма и сказала:
— Туу-Тикки. Пусть будет так. Замечательный дом, правда? Мне нравится этот стиль, но я еще никогда не встречала настолько полного его воплощения. Я имею в виду, я видела всякие фото, но это же просто квинтэссенция!
— Я сегодня впервые увидел дом в подобном стиле, — признался он. — У него есть название?
— Рустик. Ты давно здесь?
— Проснулся сегодня утром. А ты?
Она кивнула:
— Я тоже. А до этого я умерла.
— И я.
Они переглянулись, ощутив короткое мгновение полного взаимопонимания.
— Это не тот свет, — уверенно сказала Туу-Тикки.
— Согласен.
Он любовался ею, такая она была ладная, и славная, и даже платье, словно сделанное из здешней занавески, ее не портило.
— Я умер в две тысячи семьдесят третьем, — признался Грен.
— Я в две тысячи четырнадцатом, в декабре, — сказала она. — Интересно, какой сейчас?
— Я смотрел твои книги. Там нет ничего старше четырнадцатого года.
— Естественно, — кивнула она. — А что, они здесь?
— Как и мой саксофон.
Туу-Тикки обрадовалась:
— Так ты музыкант?
— А ты?
— А я кем только ни была… — отмахнулась она. — Все это уже неважно. Но как здорово, что тут рядом море! Я так давно на море не была.
— Ты с Земли?
— Ага, — снова пыхнула дымом она. — А ты разве нет?
— Я родился на Марсе, но умер на пути с Каллисто на Титан.
Туу-Тикки хмыкнула.
— Сейчас Солнечную систему только собираются осваивать. На Марс даже живых экспедиций не было, только автоматика. А ты отчего умер?
— Не хотел жить, — пожал плечами Грен. — Кроме того, с моим здоровьем я на Каллисто и так недолго бы прожил.
— Вот и я не хотела, — вздохнула Туу-Тикки. — Клиническая депрессия и все такое. Знаешь это ощущение — через пропасть в два прыжка? Чтобы что-то улучшить, надо найти силы-деньги-время, а чтобы найти силы-деньги-время, надо что-то улучшить.
— Да, — негромко сказал он. — Знаю. Как ты умерла?
— Самоубийство, — слишком оживленно сообщила она. — Двести таблеток спазмолитика, четвертинка водки — и подальше в лес. Спазмолитик расслабляет сначала гладкую мускулатуру, а потом и все остальное. Просто остановка дыхания во сне.
— У меня началось легочное кровотечение, — сказал он. — Мне помогли сесть в катер и отбуксировали на трассу между Каллисто и Титаном. Я задохнулся там, я думаю.
Туу-Тикки пододвинула к себе пепельницу и принялась вычищать погасшую трубку.
— И вот мы здесь, — задумчиво произнесла она. — У тебя нет идей, кто и зачем это сделал?
Грен покачал головой.
— Ни малейших. И в доме никого нет, кроме нас. Но кто-то включил таймер на кофеварке, он сработал, как раз когда я осматривал кухню.