— Она что-нибудь сказала?
Адам потер глаза большим и указательным пальцами и подавил зевоту.
— По крайней мере, она ничего не просила передать.
— А она… Мы надеялись, ты привезешь ее обратно.
— Поздновато тебе это в голову пришло, — сказал Адам и отвернулся. Кто-то с грохотом спускался по лестнице.
— А вот и она, — сказала Эвелин, когда Пепи вынырнула из-под пластмассовых полосок занавески.
Адам двинулся ей навстречу, они расцеловались.
— А ты все хорошеешь! — сказал он.
— Здорово, что вы приехали, — сказала Пепи.
— Да, — сказал Адам тихо, — я тоже рад.
— Мне кажется, — сказала Эвелин, — что сейчас ей костюм даже больше идет, чем в прошлом году, может такое быть?
Адам посмотрел на Пепи, которая, кажется, не знала, что ей делать и что говорить.
— Ты уже завтракала? — спросил он.
Пепи кивнула:
— Можно с вами посидеть?
— Ни в коем случае, — отрезал Адам, взял ее за руку и подвел к столу.
— Пойду за чашкой схожу, — сказала Пепи.
— Тут есть, — отозвался Михаэль, — я уже налил.
Пепи села рядом с Адамом:
— Мне так неудобно, что моя мама загружает тебя работой для Магды Ласло, сейчас, во время отпуска, это просто невозможно, ужас…
— Нет, совсем нет!
— Ну разве ты можешь ответить иначе, ты слишком воспитан…
— Нет! — сказал Адам с набитым ртом. — Наоборот, я же люблю это делать!
Пепи покачала головой.
— Пепи, правда, поверь, Адам не умеет ездить в отпуск. Когда ему нечего делать, он страдает, ты же сама видела.
— Но здесь? Здесь так не должно быть. Ты все еще куришь?
— Конечно.
— Мне однажды уже пришлось сдать его в химчистку, и он теперь уже больше не пахнет вами, вашим домом. Хочешь яичко, Адам? Свежее, только из-под курицы, четыре с половиной минуты? Я не забыла, четыре с половиной! И пирог, мама испекла. Ради тебя она сегодня даже церковь прогуливает.
Пепи взяла пустой кувшин из-под молока и пошла в дом.
— Еще и пирог есть? Ты смотри-ка, — сказал Михаэль и приподнял кофейник.
— Спасибо, — сказал Адам. — А молоко еще осталось?
— Судя по всему, оно в работе.
Эвелин пододвинула к нему сахарницу.
— Ты не должен верить всему, что говорит Мона.
— Чему конкретно я не должен верить?
— Ладно, не важно. Главное, чтобы она дома не вела себя, как здесь.
— В этом ты можешь быть уверена.
— Она так сказала?
— По крайней мере, с тобой это никак не связано.
— Со мной не связано? У меня сложилось другое впечатление.
— Вы не можете о чем-нибудь другом поговорить? — спросил Михаэль, намазывая рогалик маслом. — Уехала, и слава Богу! Она и так довольно долго тут атмосферу портила.
— Мона переборщила. По крайней мере, она сама так сказала.
— Правда? — спросила Эвелин.
— Ты меня спрашиваешь? Тебе бы надо это знать. Но что Михаэль… ну то есть что ты хотел на ней жениться, это даже я знал.
— Адам, не нужно тут, правда…
— Но он прав, — сказал Михаэль. — Я ей обещал. Я обещал жениться на ней, чтобы она могла выехать. Но что на этом основании она предъявляет какие-то претензии, что она считает, что может мне указывать, а потом еще и грозится на меня заявить, это неправильно, так нельзя.
— Она это говорила? — спросил Адам. — Она тебе угрожала?
— Ив, Эвелин все слышала.
Михаэль закурил сигарету.
— Этого тебе твоя новая подружка, видно, не рассказывала. Поэтому я и надеялась, что вы вернетесь вдвоем. От нее всего можно ожидать. Даже Габриэльша Моны боялась, ты только подумай — начальница и боится официантки.
Адам взял кусок белого хлеба и сделал себе бутерброд с салями и кусочком сыра.
— Как бы то ни было, я рада, что Генрих не подвел. На него действительно можно положиться.
— Генрих?
— «Вартбург» Адама. Это имя еще его отец придумал.
— Ты называешь свою машину Генрихом?
— А что тут смешного?
— Никогда еще такого не слышал.
— Это вы себе каждые два года новую покупаете, а старую в металлолом сдаете. У нас они, как члены семьи.
— У моей пробег триста тысяч, и я…
— Триста тысяч километров?
— Правда-правда.
Михаэль стряхнул пепел в подставку для яиц, стоявшую на его тарелке.
— Тогда она тоже уже заслужила имя. Как насчет Габриэлы, по-моему, подошло бы, красная Габриэла? У нас одно время была Изабелла, наш первый «трабант», серый с серой крышей, — у вас бы, наверное, сказали, цвета слоновой кости.
— Jó napot! — Около их стола очутилась женщина — дама в шляпке и с блестящими светло-розовым блеском губами. Костюм в мелкую черно-белую клетку был ей немного маловат.