И все-таки есть что-то общее. Чтобы исследовать явление, «натуральный философ» (физик, химик) выделяет его из всей сложности природы, абстрагируется, отвлекается от всего несущественного и побочного.
Это же надо сделать и при исследовании человеческого общества. В нем есть свои закономерности, их надо познать так же, как Блэк познает закономерности природы. Для этого философ должен выделить предмет исследования, рассмотреть его в чистом виде…
Но как сложна и многообразна жизнь общества! Прежде чем что-то анализировать, от чего-то отвлекаться, надо все это просто описать, изобразить слушателям и читателям всю картину в целом!
Раздумье Смита было прервано знакомым именем, которое произнес оратор. Все оглянулись назад, где среди студентов сидел красный от смущения Джемс Уатт. Смит тоже обернулся, поймал взгляд Уатта и ободряюще улыбнулся ему.
В последний год дела Уатта слегка поправились. Он открыл с компаньоном лавку музыкальных инструментов и всяких металлических приспособлений на Солтмаркет, и торговля пошла неплохо. До этого он очень бедствовал, так как университет не платил ему постоянного жалованья, а заказы на ремонт или изготовление инструментов были редки. Не слишком энергичный, склонный к меланхолии, он совсем бы пал духом, если бы не Блэк, Смит и Робисон. От денег он категорически отказывался (вложенная в отцовском доме пуританская честность!), и помогать ему приходилось, устраивая выгодные заказы. Для Блэка, большого любителя музыки, читавшего ноты с листа, он сделал домашний органчик, а потом по протекции Смита и Блэка получил заказ от масонской ложи на большой орган.
Уатт изумлял профессоров своими способностями и трудолюбием. Он уже знал из математики и натуральной философии больше, чем любой самый блестящий студент. Несмотря на свой тяжелый труд, Джемс много читал и однажды даже показал Робисону свои собственные поэтические опыты. В клубе Симсона он давно стал полноправным собеседником.
Блэк кончил. Профессора, выступавшие после него, предлагали послать отчет о его открытии в Королевское общество и в иностранные академии. Дамы обмахивались веерами: на дворе было не по-весеннему жарко, но окна еще не открывали. Блэк, бледный больше обычного, утомленно ждал конца заседания, сидя рядом со Смитом.
На другой день обед в Андерстоне был праздничный. Собралось человек пятнадцать, включая лорда-провоста Кочрейна и нескольких его друзей из делового мира, хорошо знакомых Смиту.
Традиционное меню, состоявшее из одного «чикен-брота», крепкого куриного бульона с бобами, яйцом и специями, было дополнено на этот раз шотландским блюдом из рыбы в соусе, а вдобавок к кларету и элю на столе стояли бутылки виски и портвейна.
Черед полчаса джентльмены скинули кафтаны, а многие и камзолы, оставшись в одних рубашках. Сидевший во главе стола Симсон предложил снять и парики: в трактирной зале становилось жарко. Смит с удовольствием стянул парик и вытер платком мокрые от пота короткие светлые волосы.
После тостов за здоровье Блэка и за университет общий разговор склонился к политике.
Время было бурное. Только что взошедший на престол молодой король Георг III задумал вырваться из-под опеки парламента и правивших при покойном короле вигских министров. Он хотел не только царствовать, но и править. Любимец короля и его матери, шотландский граф Бьют взялся за это дело.
Осенью 1761 года кумир купцов и банкиров Питт (граф Чэтэм, отец молодого Питта, премьера в 80–90-х годах) вынужден был оставить пост премьер-министра, а Бьют занял его место и на все важные и доходные посты начал расставлять своих людей.
Буржуазия забила тревогу. Лондонское Сити, фабриканты Ланкашира, купцы Глазго почувствовали угрозу: их противники — крупные торийские землевладельцы, — стоявшие за спиной короля и Бьюта, перешли в открытое наступление. Бьют искусно использовал ситуацию — непопулярность затянувшейся войны с Францией и Австрией, развал партии вигов, ошибки Питта.
Но появление Бьюта и клики «королевских друзей» тревожило не только вигскую буржуазию. Оно означало волну политической реакции в стране, под угрозой оказалась сама британская свобода, а она была дорога глазговским профессорам разночинцам, детям торговцев, ремесленников, чиновников, сельских священников.
— Выходит, доктор, вы зря старались, сочиняя свой красноречивый адрес его величеству, — сказал лорд-провост, обращаясь к Смиту. — Королю не дает покоя пример его дяди Фридриха Прусского, нашего верного союзника, который глотает британские миллионы, как устриц. Он-то правит без парламента и, говорят, даже без министров. Сам себе и палата, и премьер, и генеральный штаб. Но нам это, пожалуй, не подойдет.