Годин Алексей
Адаптированный Гораций
Последние круги Летнего сада
I
Почти из Пушкина
В Петрополе гуляя у заливаЯ всматривался в небеса ленивоИ жуткие знамения увидел.
Волну отъяв небесного приливаКрутилося веретено лазуриИ утка синевы сучила нити.
Мой друг упал из рук киндзмараули,А разум проникал прямые сходства:Чего века, я понял, ожидали
Произвело в итоге вычитаньеИ ничего в остатке не осталось.Земля и небо были неспокойны.
Деревья трепетали, стылый ветерДрал парусину с рей, трепал прическиПростоволосых модниц синеглазых.
Так начиналася агония природыИ пустота в моих очах зияла;Я вопль издал и дикий и беззвучный
И он сердца прожег летящих серафимовЗане горел не уголь, но порода,Звучал не человека глас — народа.
На набережной парусиной ветерТрещал, я чайку мертвую увиделУ волнолома; садилось солнце.
Как первенец, отчаливший последним,Моя любовь с надеждой умирали,А жизнь и кончилась, и продолжалась.
Вода как будто что-то отражала,Но роль свою забыла, и журчаньеУже невразумительно цедила.
Так отходя иные в небо смотрятДабы погоды верные приметыУзнать на случай, если откачают.
Прохожие куда-то уходили,Но как за камнем воды, стылый воздухЗа ними, канувших стерев, смыкался.
Исчезновенья не узрев последнихЯ с каждым новым дуновеньем с моряТерял обличье, погружаясь в бездну.
Друзья с ушами, душки серафимы!Утеха сфер, начальники эонов!Махая крыльями и сокрушаясь
Сокрылся образ ангельского чинаИ выполнив предписанные срокиМы возвращаемся в исходное безличье.
Я шел домой и хлопали тугиеПарадных двери; мертвецы, вестимоСпешили встретиться с друзьями,
Из темных окон доносилась свараЗа место прожитой бесцельной жизниИ мне навстречу плыли косяками
Жильцы гробов, насельники кладбища,Бельмом сияя, что варена рыба,Могильников ближайших горожане,
Они толпясь совали всюду рукиИ шаркали расслабленно ногами.Где пролегла прогулка роковая
Роилась их порука круговая.Темнело. Я домой вернулся в чувствахРасстроенных, в волнении дичайшем.
Вы дети, ты жена, моя душаОбъята ужасом! и гибелью полна.Смертельно то, чему я очевидец.
Мело, за окнами носилась буря,Волна толкнула в бок гранитный берегИ хлынула на улицы, сметая
Наследье дней, которые мы знали;Дыбя гнедого, как ему присталоПо волнам царь разгневанный носился,
Валькирии ужасные летали,А мраморные львы сбивались в стаи,Мяуча дико; безголовый ангел
За вереницей белых серафимовС крестом летал над черною НевоюБезумие картины довершая.
Они утихли, вволю побуянив.На кухне Дант с женою пили вина,Он говорил: «Я видел эти виды
В адах естественных», и вскоре нектоУвел его, а темнота замкнулась.Тьма обступила все и сжала город
И светлой чернотой она горелаНа стогны черный свет бросая.Покойных ветром уносило в море.
Мосты свели, волнение утихло.Мело, снежинки падали на землюБеззвучно ожидавшую кончины.
Ничем погибель не знаменовалась.
II
Протыкают сердце иголки синие,Проживаю я на Десятой линии.
За углом дается халва ванильная,За спиной смыкается тьма могильная.
У меня в кармане кулек с конфетою,Неминучей кажется эстафетою.
За иглой ушко, как в рванине тающей,Слава Богу, путь находит мерцающий.
III
Полтора мертвеца
Из Батюшкова
Мессала. Ты летишь по блеющим волнамГде ночь могильная насквозь озаренаЗияньем колтуна косматой Береники,Девичий хоровод в беспоясных туникахТебя уводит в круг, все босы и легкиКак души в юности, и груди их крепкиЛетейской чернотой. В болотистом АидеЯ жертвы принесу карающей КипридеЧтоб дни твои вела, как некогда блеснойТой равнобедренной и пылкою весной,Красавицы сустав сведя крестообразно,Во власти пламени, влекущего к соблазнам,Златые времена! Скрипящая кроватьТомимой Делии, где некогда страдать,Прогулки с Цербером, приемы Персефоны,На небе чудные рублевские плафоны,На стогнах городских архангелов постыИ через Стикс ночной понтовые мосты —Я помню вас, друзья! Забудешь ли такое?Пусть жилы боевой биение тугоеСтремнины бдителя, которого играл —Суровый славянин, я стопы не считал —Разбудит Миноса дворцовые угодья,Что возле Гатчины, в летейски половодьяТам Делия жила и мучила свирельПытаясь превозмочь доставшую капель.Там мох благоухал и ели трепетали,Я за базаром не следил и мне внимали,Винище жрали мы и каждая бутыльВесенних чувств моих не миновала брыл.Невидимые за стигическим порогомМы шли за Делией к Эребовым отрогам,Ты чушь несла, жена, крутя веретено,Пряла и как могла бодяжила вино;Где Приапеи край и острова святыеГлядишь, сокочут ли развратницы младые,Там улиц майских лен летел заподлицоИ Коцита дуга смотрела мне в лицо;Мне виден зоркий мир и я готов стараться,Уж Маша в шлепанцах летит! власы струятсяПо воздуху, в дверях задумчивый супругВкушает отходной оторванный досугИ зацветает лавр и киннамона лозы,У Флегетона мирт, на Ахеронте розы…Теперь все кончено. Я сам уже причтенК незримым сущностям, косарь, Наполеон,Я по понятию живу, я существуюОнтологически, ансельмово паную,Несуществую я, и с этого вполнеБогов отсутствие доступно стало мне,Как Эпикура тень, живу и привечаюЖизнь незаметну — я и сам не замечаю,Харон мой друг, его шумит таксомотор,Трамвай в Элизиум уносится, востер,А я не борозжу небесны пропилеиПоскольку Делия внимает Лорелее.Что было горевать? К чему трагедий чин?Пропащие миры? Сомнительный зачинРасколотых сердец, несчастных мифологий,Которыми, увы, не скрасишь эпилога?Остался я один, среди других светилМерцает заодно бабахнувший тротил;Зевс Всевластитель! что мы сделали из жизни…Несутся в воздухе крылаты организмыКак жмуриков привет; что было горевать?На кой? Я так хочу всю жизнь переигратьВписав под тяжкими пустыми небесамиТебя и Делию, фонтан вазисубаниНеиссякающий, раскола избежать,Потягивать мерло и жребии бросать.Они нас предали, кудлаты серафимы,Мир поломался и несчастья неделимы.