— Эн? — неуверенно спросил Ганс. — Это ты?
Она улыбнулась. Как он смог ее узнать?
— Да, Ганс. Это я, — она привычным движением выдернула нож из груди жертвы и отерла о его же одежду.
Легким шагом она подошла к тому, что был вооружен топором и решительным ударом пронзила и его грудь. „Не оставляй в живых никого. Один выживший — опаснее сотни противников“.
— Энель? — не мог поверить своим глазам Стан. — Как? Зачем? Ты?
— Вот так, — коротко бросила она и присела, осматривая рану Кинга. — Ганс, неси самую крепкую настойку, что найдешь! Эй, ты слышишь? Очнись уже! Он же кровью истечет!
Она резко встала и влепила пощечину замершему в нерешительности клоуну. Тот вздрогнул и бросился выполнять поручение.
— А ты, Стан найди что-нибудь его перевязать! Клади его сюда, я присмотрю.
Стан опустил стонущего акробата на землю и сделал несколько шагов в направлении повозки, но потом остановился и оглянулся.
— Эн, зачем ты убила того беднягу, который убегал и раненого? Они же были не опасны уже!
— Они бы не стали церемониться ни с тобой, Стан, ни со мной! Подумай, что они хотели сделать с нашими девчонками, представь, это! И не задавай мне больше таких вопросов. Это было правильно, Стан. Меня так учили.
— Учили убивать раненных и отступающих?
Она подняла на него презрительно сощуренные глаза.
— Убивать, Стан, всех, кто пытается убить тебя. Убивать тех, кто должен умереть. Не испытывать при этом сомнений и не чувствовать жалости.
— Учили? Эн..
Он хотел добавить что-то еще, но лежащий на земле юноша застонал, напоминая о себе, силач нерешительно повернулся спиной к девушке, о которой, как оказалось, никто из них ничего не знал. К девушке, которая забыв девичий стыд спокойно стояла перед ним обнаженная и не обращала внимание на кровь убитых ею людей, которая смешивалась с грязью на ее руках, теле и лице.»
Эти грустные воспоминания заставили теперешнюю Энель искать выпивку. Она так давно не вспоминала всего этого, она так хотела забыть об этом. Наверное, такие же чувства испытывает Кален, пытаясь отказаться от обата. Тяжкие воспоминания.
Ей не суждено было провести эту ночь с Кингом, но она провела ее у его постели. В рану Кинга попало грязь, она начала нарывать. Его трясло в горячке, ничего не помогало. Весь следующий день парни косо смотрели на нее, а девушки, с которыми до этого она делила все радости и беды, сторонились ее и смолкали, когда она подходила. Она все поняла. Она спасла их жизни, но потеряла их дружбу, она напугала их. Она ждала, когда кто-то из них решиться ей об этом сказать. И Стан решился. Он сказал, что они не могут больше путешествовать с ней, они не доверяют ей. Она оказалась совсем не тем человеком, за которого они ее приняли, и они не были готовы к такому преображению, он просил ее уйти. Она промолчала, лишь кивнула. Она все понимала. Для них она была уродцем, бессердечным существом добивающим раненных. Она быстро сложила свои нехитрые пожитки в дорожную сумку и подошла проведать еще живого Кинга.
Он попытался ей улыбнуться.
— Энни, мне так жаль, если бы я только мог, я бы остановил их, нет, Эн, я бы ушел с тобой, и мы бы нашли домик и зажили там счастливо, позабыв обо всем этом. Но мое время истекает…
Она вытерла выступивший на его лбу пот.
— Мне очень жаль, что я не успела спасти тебя, Кинг, прости.
— Ты спасла остальных, девочка-менестрель. Ты не слушай их, они не понимают. Ты…
Он не смог закончить, его глаза закатились и его начало трясти. Она понимала, что это конец. Слезы подступали к ее глазам, он любил ее. И теперь она понимала, что тоже любила его, она хотела бы отдать ему всю себя, если бы у них было время. Но, он умирал, а она уходила.
— Прощай, Кинг, — она поцеловала его в обжигающе горячий лоб, прикоснулась рукой к его щеке и отвернулась.
Ее руки коснулась его горячая ладонь.
— Постой, Энни. Прошу, не оставляй меня. Мне очень больно и страшно, эти недотепы не смогут, а ты… Я не хочу мучатся, а сам я не смогу… Это не правильно, в книге написано, что самому нельзя…
Он протянул ей свой кинжал.
— Прошу, Энни. У тебя хватит отваги. Ты смелая и решительная. Ты лучшее, что было со мной…
Она взяла кинжал и закусила губу. Он успокоительно положил руку на ее кулак и направил кинжал в свою грудь.
— Я любил тебя, Энель. А теперь смелее, отважная незнакомка.
Она знала, что он прав, его муки только начинались. Дальше будет только хуже. И он умрет, все равно умрет. Его ждет страшная агония, которая растянется на несколько дней. Это было актом милосердия. Она зашептала заученные слова из Священной книги, слова для тех, кто отходит в мир духов. Окончив молитву, она покрепче сжала рукоять и, закрыв глаза пронзила его грудь. Он улыбнулся и легонько пожал ее руку в последний раз. Она сжала зубы, сложила его руки на груди и вложила в них кинжал.
— Ты достойно прошел свой путь. Пусть духи предков примут тебя. Прощай.
Она вышла и больше не оборачивалась. Ее не остановили крики из лагеря, когда обнаружили его тело, не остановили проклятья, летящие ей вслед. Она сжала кулаки и удалялась. Теперь она понимала, что ей нет места среди простых людей. Все то, что она умела, то, что было для нее естественным, для них было дико. Она перестала быть одной из них. Но кто она теперь?
Те циркачи были последней ее компанией, с момента, когда они изгнали ее, она стала одиночкой. А потом она сложила песню про дружбу, смерть, предательство и одиночество. Когда она пела эту песню, замолкали даже самые веселые компании, бесноватые гуляки опускали глаза и тихо хлебали свою выпивку, качая головами. Она была хорошим менестрелем и умела передавать музыкой и немногими словами так много эмоций, так заразить своими чувствами зал, что слушатели начинали смеяться вместе с ее веселой песенкой, подмигивать своим возлюбленным под ее баллады, и теперь еще они начали страдать вместе с ней. Так в одиночестве она странствовала еще несколько месяцев. Наступила зима. Спасаясь от начинающейся метели, она вошла на постоялый двор и попросилась на ночлег. Обеденный зал встретил ее запахом вкусной еды и шумной беседой множества людей, нашедших приют под этим кровом. Хозяин показал ей комнату, а когда она оставила свои вещи и спустилась вниз, проводил ее к столику у самой стены.