— Никто не знает, Ада. Даже мы с тобой. Как там всё в TESLеустроено, чтоб им на углях три века жариться!
— Сволочи!
— Угу, только благородные, спасающие мир.
— … в который их не звали…
— Верно. Но наше дело защищать. Не Генду, конечно, а детей. Слышала, говорят тут японка скоро появится, и всё чики-пуки сделает. Что ни мне, ни тебе, ни Валькоту не под силу. Неужели все трупы оживут, все скелеты затанцуют? Ты веришь?
— Я никому не верю.
Аня привстала:
— Вот как? Даже мне? И правильно делаешь! Как там о тебе ребята говорят? Ку-ку, с отбитой башкой?
Я не обиделась.
— Ань, ну какая из меня пионерка? Я родилась, когда пионеров уже не было, а в идеи коммунизма давно никто не верил. Мне смешно от этого дутого патриотизма лагеря. В туннелях не идеологические речи нужны, а быстрота реакции и Свеча или серебряный кинжал. Иначе «нашинкують на шматки», как говорил Козак, — и глазом моргнуть не успеешь.
Аня снова погрустнела, отхлебнув чай:
— Да, Наташка мастерски с кинжалами танцевала. Ещё там, в Чернобыле.
— Видела б ты её в атаке на 14-тый туннель!
— Ещё увижу! И знаешь, что скажу? Не ложись сегодня спать. Возможно и ты кое-кого увидишь.
— Неужели снова эту кошачью рожу? Вот ты мне объясни, как в такое… такого… можно было влюбиться?
— Молодая да глупая была. Мне тогда 16 только исполнилось.
— Ой, старая и умная теперь прям стала. Целых 17!
— Кто б говорил, бабушка Аделина… На месяц меня старше.
— Вот и не спорь со старшими, пионер-переросток!
— Ладно, ладно, ты права, маленьким девочкам-вампирочкампо гробам спатки пора. Отбой час назад был. Засиделись мы с тобой.
Анька закрутила крышечку термоса и обняла меня.
— Давай, до завтра. На линейку пойдёшь?
— Не-а.
— И я нет. Захочешь, в каземат приходи утром, расскажешь впечатления.
— Впечатления?
— Ну да, как ночь прошла. Что напугало, что укусило.
— А чего рассказывать? Ночь как ночь…
Но Анька, подмигнув, уже закрыла дверь библиотеки, а я, ничего не поняв, принялась убирать чашки в раздумьях возвращаться в домик к Дашке или заночевать здесь.
В принципе, белобрысая (то есть вожатая) смотрела сквозь пальцы на мои ночные бдения и периодическое отсутствие на линейках. Она, как и другие пионеры, считали меня шизофреничкой, в чём я не торопилась их разубеждать. Моя странная личность иногда участвовала в их самодеятельности или каких-то смотрах отряда, вела себя тихо и примерно в отличие от забияки-Мадины, и находилась в целом на хорошем счету.А учитывая мой далеко не пионерский возраст, мне давно полагалось самой стать вожатой. Но поскольку идеологической подкованности и верности идеалам товарища Генды во мне не наблюдалось, то я получила должность заведующей библиотекой. Нечто среднее между обычной пионеркой и административным работником лагеря. Здесь, в пыли книг, я могла спокойно писать диссертацию о подземном городе и древней цивилизации — археолога Аделину Новикову, даже ставшую пионеркой, никто во мне не отменял.
В итоге, в домик я решила не возвращаться, чтоб не будить Дашку и не мокнуть под дождём, выключила свет и, раздевшись, устроилась на диване. Аккуратно повесила на вешалку зелёное платье, то самое, что принесла тогда Наташа, которое предпочитала пионерской форме, надеваемой только на линейки, в столовой и библиотеке — во время моего рабочего пионерского дня.
Свеча горела у изголовья, но если в подземном городе она посылала мне видения о лагере, то в лагере не было ни одного сна о подземном городе. Может быть, здесь мадхуджаварт шастра не работала? А так хотелось его увидеть! С Валькотом мы встречались редко, и он не рассказывал, что происходит под землёй, ограничиваясь двумя-тремя фразами: «всё хорошо, всё нормально, все живы-здоровы».
— Передавай привет Максу, — сказала я свече и закрыла глаза.
Мне показалось, что скрипнула дверь. Наверное, забыла её запереть. Неужели Анька вернулась? К её странной манере разговора и необычным шуткам я быстро привыкла, и мы часто проводили вечера, болтая за чашкой чая. Может потому, что её считали сумасшедшей, как и меня, может в силу одинакового возраста, но мы быстро подружились, и ей разрешалось заходить в библиотеку в любое время дня и ночи. Но если это Валькот, я его прибью! Вожатая или пионер, после полуночи вряд ли бы пришли за книгой.
— Ада!
Не может быть. Тот самый голос, который я слышу в каждом сне.
— Но ты ведь сон! Тогда снись, прошу, снись подольше.
Знакомая рука скользит по волосам:
— Ты ведь не забыла меня?
— О, нет… Каждую минуту мои мысли только о тебе.
Боюсь открыть глаза, чтобы не спугнуть видение.
— Я не видение, Ада. Перейти мост мне не под силу, но помнишь обвал в 14-том туннеле? Через него я смог выбраться в подвал особняка, а дальше пройти сквозь поле гравитона лагеря помогла Аня.
— Что? Не может быть!
Я вскакиваю с дивана. Передо мной те самые глаза, зеленоватые волосы, его фигура в насквозь промокшей от дождя одежде. Макс! Макс! МАААКС!!! И всё же не знаю, верить ли своему счастью? Не растает ли он, словно призрак, с первым лучом солнца?
Словно угадывая мои опасения, Макс произносит:
— Я ненадолго, моё тело ещё нестабильно. В лагере чувствую себя немного странно, с рассветом вынужден буду уйти. Но я сдержал своё слово и нашёл тебя!
Сердце подсказывает, что это он. Ни Тень, ни призрак, ни голографическая проекция. Вне себя от счастья бросаюсь ему на шею. Слёзы радости заливают лицо и капают на его и без того мокрую рубаху. Он гладит меня и целует:
— Ну что, ты, глупенькая, не плачь. Мы же теперь вместе!
Я стаскиваю с него пропитанную ливнем одежду, от которой на полу остаётся маленькая лужица, хватаю за руку и увлекаю за собой на диван. А с меня… С меня даже стаскивать особо нечего. Наши тела тонут в объятиях, освещённые лишь дрожащим огоньком свечи. Дверь не заперта, вдруг Анька заглянет? Ну и плевать. На весь лагерь. На весь мир.
Руки Макса, сильные и нежные, гладят мою грудь, вслед за ними по ней пробегает язычок, на секунду останавливаясь на затвердевших возвышенностях, и его танец превращается в сотни поцелуев. Каждая клеточка тела требует — «ещё», «ещё»! С пересохших губ срывается стон. Как же я его люблю! Пусть этот миг не закончится никогда! Закрытые от наслаждения глаза на мгновение распахиваются от несильной боли внизу, которую вскоре заглушает взрыв сказочного блаженства. Я принимаю его всего. Я принимаю свою новую сущность…
*
Дождь утих, ветер раскидал тучи, и за окном вращается купол звёздного неба. Мне видно с дивана его клочок.
— А ты ведь не такое холодное и бездушное, — шепчу я ему, вспоминая чаепитие на даче у Варьки. Ведь мы так и не нашли ответ на вопрос от чего зависит счастье? От расположения звёзд над домом или расположения дома под звёздами? От серебристого амулета на шее или от нежного прикосновения любимых губ? Теперь я знала, что это такое, завёрнутая в объятия Макса и слушая его равномерное дыхание.Самого дорогого и любимого в подземном, наземном и загробном мире.Варька тогда съязвила по поводу того, была ли я хоть раз с парнем. Сегодня я поняла её слова, и мне хотелось ещё.
*
Рассвет заливает библиотеку солнечными лучами. Вздрагиваю и открываю глаза.Макса нет, но постель хранит тепло его тела, а моя кожа — отпечаток его сладких губ. Он заверил, что снова придёт после полуночи, а через несколько дней сможет вступить в отряд и житьполноценной жизнью в «Чайке». Тогда нашими будут все дни и переполненные нежностью ночи.
Надеваю пионерскую форму, повязываю галстук и спешу на линейку поднимать знамя новой жизни. Пусть удивятся.
Аделина Новикова, которая всегда говорила, что стоит на пороге великих открытий, открыла, наконец, себя, докопавшись до глубин собственного сердца. А ведь это иногда намного сложнее, чем найти следы древней цивилизации.
4.08.2018 — 20.03.2021 Thx to Pao.