Громыхнуло — ближе. Кристина начала беспокоиться — это уже было не похоже на гром.
— Милочка, это платье стоило бы перешить… — леди Астор появилась из-за занавеси в прозрачном пеньюаре, похожая на слона и нисколько не смущающаяся этим обстоятельством…
И тут громыхнуло в третий раз — Кристина даже не поняла, что происходит. Просто на улице ослепительно сверкнуло что-то — и ударная волна — стена раскаленного воздуха, движущаяся быстрее скорости звука и несущая с собой град выбитых из мостовой камней, стальных, рваных, раскаленных осколков и пламени. И эта стена, не знающая преград смела стоящий рядом со входом Роллс-Ройс, на котором приехала на шопинг леди Астор, кузнечным молотом ударила в шикарную витрину их бутика — витрина лопнула одновременно по всей своей площади, превратилась в мельчайшие, стеклянные, режущие до кости осколки — и весь этот девятый вал смел и Кристину, и леди Астор, отбросив их к дальней стене…
Удивительно — но Кристина сознание не потеряла до самого конца. Возможно, ее частично спасло то, что она стояла за неким модерновым подобием прилавка — и его металл принял на себя большую часть осколков. Лежа на полу, она успела увидеть леди Астор — нашпигованная осколками, она медленно сползала по стене на пол, оставляя ярко-алую полосу и смотря на Кристину невидящими мертвым глазами. А потом — Кристина подняла глаза к потолку — и увидела змеящиеся, черные трещины, расширяющиеся с каждой секундой…
— И все таки Дами… так дешево на этот раз ты не отделаешься… Ведь это — материальчик просто убойный, стоит ему выйти в печать — и можно сказать выборы проиграны… Соображаешь, что это стоит?
Дамиан Грейс, старший инспектор Скотланд-Ярда в отставке, среднего роста, пожилой, но хватки своей не потерявший, отпил из бокала сидра, чтобы немного помолчать и не высказать этому гниде — шантажисту все, что он о нем думает. В который раз его посетила мысль, что данайцев, приносящих дары, все-таки стоит опасаться…
Еще несколько лет назад он был старшим инспектором Скотланд-Ярда, причем работал он в Особом отделе — занимался разработкой террористических группировок, борьбой со шпионажем. Фактически, он координировал работу по противодействию русской разведке, активно действующей в Лондоне. Он даже знал русский язык — говорил конечно с акцентом, но… И многие, кто честно смотрел на ситуацию, признавали — что у его людей бороться с русскими получалось намного лучше, чем у Службы безопасности, которая контрразведкой должна была заниматься по должности.
Ведь в чем тут было дело? Люди, работающие на Службу безопасности — Ми-5, как она раньше называлась, в основном были "голубой крови" — выпускники Оксфорда и Кембриджа, носящие клубные пиджаки и предпочитающие тонкие черные сигареты с гвоздикой. Они сидели в кабинетах, участвовали в совещаниях, перекладывали бумаги с места на место, если появлялась возможность, играли с русскими разведчиками в интеллектуальные игры — а выйти на улицу и покопаться в дерьме… нет, что вы, сэр, как можно, сэр… Улица вызывала у них отвращение пополам со страхом. А вот люди Грейса никогда не носили белые перчатки — все они были «бобби», причем не обычными, а отобранными, одними из лучших. Они знали, что такое полицейская работа — и просто делали ее, не ожидая ни фанфар, ни одобрительного похлопывания по плечу на каждом шагу. Интеллектуалам из Ми-5 такая конкуренция, естественно в радость не была.
Убрали его "под шумок". После проигранной России войны, когда по всем министерствам и ведомствам прокатились кадровые чистки, какая-то хитрая мразь включила в списки на увольнение и его — в те дни особо не разбирались кто и в чем виноват. Но не успел он собрать вещи и закатить прощальную вечеринку для сослуживцев, как к нему пришли…
Теперь Дамиан Грейс, старший инспектор Скотланд-Ярда в отставке, был частным детективом Дамианом Грейсом, и даже имел офис на Бейкер-стрит, не 221Б, конечно — но всё же Бейкер-стрит. За последний год — он специально подсчитал — его доход в пять раз превысил жалование старшего инспектора Скотланд-Ярда. Но удовольствия от работы он не испытывал — какое к чертям может быть удовольствие, когда копаешься в дерьме, подобном этому…
Началась эта история — от которой дерьмом несло за километр — почти год назад. Сэр Питер Вулсон, депутат Палаты Общин от консерваторов, возвращаясь домой после тяжелой трудовой недели, заметил на улице тринадцатилетнего мальчишку. Каким-то образом, ему удалость войти к ребенку в доверие и тот сел к доброму дяде в машину — покататься. Катались они недолго — остановились в Риджент Парке, в каком-то укромном местечке. Но сэр Питер видимо думал в этот момент… не большой головой, а маленькой головкой, а может он просто не знал, что лондонская полиция держит этот парк под особым контролем — потому, что там часто останавливаются машины, в которых находятся джентльмены и… дамы легкого поведения. Ну и в этот раз… полисмен заметил стоящий в тени черный Роллс-Ройс Камарг [Купе марки Роллс-Ройс, выпускалось и в нашем мире, хотя о нем мало кто помнит] с затемненными стеклами, решил, что имеет место очередной акт непристойного поведения, подошел к машине, постучал в стекло, потребовал открыть дверь… и сэр Питер попал в весьма неприятное положение…
Вообще-то… личная жизнь сэра Питера особой тайной не была — хоть он и состоял в браке, все знали, что среди его помощников всегда был один-два молодых мальчика, что он охотно брал студентов на стажировку — не студенток, а именно студентов — что в его поместье некоторые служащие, жившие с семьями, получали в пять раз больше остальных — и в их семьях тоже росли мальчики. Все это знали. Но… до сего момента сэр Питер не попадался.
С родителями мальчика договориться удалось — триста тысяч фунтов стерлингов, положенные в специальный трастовый фонд на образование мальчика стали хорошей гарантией молчания. Еще пятьдесят тысяч пришлось заплатить за полицейский протокол. Но какая-то мразь успела снять с полицейского протокола копию — и надо же было такому случиться, что эта копия оказалась в руках у проныры Виктора Крисевича, одного из самых грязных журналистов Лондона, пройдохи и шантажиста. За оригинал протокола выложили триста тысяч, за копию сразу предложили пятьсот — сначала Крисевич согласился — но потом позвонил и сказал, что нужно срочно встретиться. На языке шантажистов — а Крисевич был именно шантажистом, несмотря на то что всем представлялся независимым журналистом — это могло означать только одно: цена повышается. Только после этого сэр Питер запаниковал и обратился в детективное агентство Грейса. В этом и состояла основная работа Грейса сейчас — за огромные деньги быть доверенным лицом консерваторов, улаживать грязные дела. Подобные вот таким вот.
Ознакомившись с делом, Грейс грязно выругался. Отказаться невозможно — сэр Питер был одним из виднейших членов партии. Обратиться к нему нужно было сразу же — но сэр Питер допустил ошибку — поручил разбираться с этим делом своим людям, которые не имели никакого опыта общения с шантажистами. Шантажист назвал цену, они сразу согласились — и тот решил, что цена была названа изначально слишком низкая. Теперь с этим приходилось разбираться старшему инспектору в отставке Грейсу. Вот он и разбирался — пил сидр и смотрел на мерзкое лицо Крисевича — остренький нос, напомаженные усики, бегающий взгляд. Гнида, она и есть гнида.
— Сколько вы хотите, Виктор?
— Два миллиона фунтов! — выдохнул тот
Аппетиты…
— Вы это серьезно, Виктор? — добавив в голос максимум иронии спросил Грейс, откинувшись на спинку стула
— Вполне — Крисевич заказал отбивную из телятины с гарниром и сейчас ел, ел торопливо и жадно, чавкая и разбрызгивая соус на белоснежную скатерть. Грейсу хотелось схватить его на голову и со всех сил ударить об стол — чтобы кровью захлебнулся, паскуда…
— Откуда такие аппетиты? Вы же понимаете что это нереальная сумма…
— Почему? — Виктор оторвался от жратвы и нагло глянул в глаза бывшего старшего инспектора Скотланд-Ярда — я прекрасно знаю как делаются дела в этом городе, Грейс… На носу выборы, сейчас собираются предвыборные фонды — и не только явные, но и тайные, смею заметить. Пусть сэр Питер потрясет своих старых дружков из «Виккерс», "Роял Армстронг", "Бритиш Аэроспейс" — для них два миллиона фунтов это пустяки. Если он, конечно, не хочет в канун выборов оказаться со спущенными штанами — я то понимаю, что для него это привычно и даже приятно — но вот поймут ли его избиратели…