— Вы хотите сказать, что мой ключ так сказать «рабочий»?
— Да не знаю я, — вспылил Юлиан Шепотьев. — Мой например, то же рабочий, так как я входил в прежнее правительство… Тем не менее, все они не открывают замки, хотя таймер включался… В общем, именно для этого я и приказал притащить сюда профессора, ведь именно в лабораториях его корпорации разрабатывали эти самые замки и генетические ключи.
— Теперь понятно, — кивнул толстяк.
— Наконец-то, — похлопал по плечу Божко, первый министр, — ты своей сообразительностью освобождаешь меня от ненужных объяснений…
Вся группа, наконец, оказалась возле массивной двери — входа на верхний ярус хранилища четвертого, самого большого во всем комплексе внутренних модулей крепости, терминала. Шепотьев набрал секретный код, створки дверей шумно разошлись в стороны и министры со своими телохранителями очутились в огромном ангаре в котором по обе стороны от вошедших располагались огромные черные контейнеры из чистейшей нимидийской стали. Они были высотой и шириной в десять, а длиной — в двадцать два метра. Внутри каждого из таких контейнеров находились миллионы империалов разного номинала — это и была вышеупомянутая Казна Российской Империи. Не какие-то там пластиковые бумажки и электронные рубли, а настоящая, не подверженная никаким курсам и инфляциям валюта.
— Обладая таким ресурсом, мы не только сможем спасти свои жизни сегодня, — воскликнул Юлиан Николаевич Шепотьев, окидывая взглядом просторное помещение хранилища, — но и очень скоро станем хозяевами всей Империи. Мы купим наших врагов, если нужно перекупим из других лагерей. А еще на эти деньги создадим самый мощный имперский космофлот за всю историю экспансии! Идем же скорей, Алексей Павлович, да пошевеливайся ты…
У одного из контейнеров их поджидала вторая группа людей. Она состояла из министра Кирсанова, Густава Адольфовича Гинце и все тех же телохранителей из верных Шепотьеву людей. Когда первый министр со своим спутником подошли, скорее даже подбежали к ним, профессор Гинце уже еле стоял на ногах. Старика поддерживали двое охранников, чтобы тот не упал и не потерял сознание. На бедняге не было живого места — опричники первого министра постарались на славу, но старик все еще был жив и даже сумел съязвить, заметив подбегающего к нему Шепотьева.
— Спешите разбогатеть, господин нелегитимный первый министр, — прошептал Густав Адольфович, тяжело дыша. — Решили перед смертью покупаться в роскоши?
— Кто вам сказал, что моя смерть близка? — изумленно посмотрел на него Шепотьев, довольный тем, как выглядит человек, посмевший над ним пошутить.
— Мне не нужно видеть тактическую карту, чтобы понять то, что ваши хваленые новые хозяева и их разбойничьи эскадры потерпели поражение, ведь это так? — усмехнулся старик, закашлявшись.
— Откуда вы знаете? — вырвалось у подковылявшего и запыхавшегося министра Божко.
Толстяк осекся, заметив на себе испепеляющий взгляд Шепотьева.
— Я долго живу на этом свете, — пояснил ему Гинце.
— Проживешь еще немного дольше, если не будешь упорствовать и поможешь мне откупорить эти чертовы консервные банки! — воскликнул Юлиан Николаевич, тыча пальцем в ближайший контейнер.
— А если не соглашусь, то что, убьете меня⁈ — засмеялся старик. — Так ведь вы это сделаете в любом случае…
— Да, упрямец, ты умрешь, причем уже сегодня, — подтвердил догадку Гинце, первый министр. — Но вот каким образом это произойдет, решать тебе. Если поможешь мне сейчас — уйдешь на тот свет быстро и безболезненно, я тебе обещаю. А если снова заартачишься, как было в первый день твоего ареста — испытаешь на себе все муки ада. Ты уже знаком с моими ребятами? — первый министр кивнул на двоих дюжих арахаровцев, что крепко держали в своих руках немощного старика. — Теперь же я прикажу им убивать тебя так медленно, чтобы ты как можно дольше оставался живым и прочувствовал все прелести пыток…
Профессор Гинце заметно вздрогнул, когда вспомнил своих мучителей. Он понимал, что обещания Шепотьева о легкой смерти могли быть просто уловкой, но старик уже не мог сопротивляться и подчинился силе. Гинце своим видом отчетливо демонстрировал, что в данный момент просто хочет поскорей забыться вечным сном и, наконец, перестать испытывать мучения и боль.