— Да ну вас в шлюз, Александр Иванович, — Дорохов махнул рукой, но голос его дрогнул, выдавая смущение. — Вы прямо сват какой-то, а не контр-адмирал.
— Ладно, пойдём отсюда, а то эти, — я кивнул на штурмовиков, что уже начали перешёптываться, — наслушаются, а потом до вечера языками чесать будут.
Я рассмеялся и кивнул в сторону выхода. Кубрик с его шумом остался позади, а здесь, среди стальных стен и тусклых ламп, воздух казался стерильным, будто вычищенным фильтрами до последней пылинки. Кузьма Кузьмич молча зашагал рядом со мной, его живая половина лица была все также улыбалась, что выглядело очень необычно — видно, мои подначки про Полину всё ещё крутились у него в голове.
— Так что, Кузьма Кузьмич, — начал я, глядя на него искоса, — удочерить Варю, это дело хорошее и достойное. Однако пока с этим, как ты понимаешь, придется немного повременить. Война кругом, а ты девчонку за собой ведь таскать не будешь?
Полковник остановился, повернув ко мне свой единственный глаз. В его взгляде мелькнула тень — не то тревога, не то усталость. Металлическая ладонь сжалась в кулак, издав лёгкий скрежет.
— Вот и я мучаюсь, Александр Иванович, — ответил он, чеканя каждое слово так, будто пробовал голос на прочность. —? Везде стреляют, везде опасно. Конечно же подальше она должна быть от войны. Но не об этом я беспокоюсь, а о том, что с ней будет, если я не вернусь с этой войны⁈
— Вернешься, — кивнул я, посмотрев на Кузьмы Кузьмича и все еще не веря, что передо мной наш Дорохов — тугодум и немногословный заика. — Ты мужик упрямый, если сказал — сделаешь и выживешь. Я же со своей стороны тоже постараюсь, так что не мучай себя Кузьма Кузьмич — всё будет хорошо…
— Дай–то Бог! — Дорохов выдохнул, перекрестившись, что я видел тоже впервые. Похоже, сделать больно ребенку — это было единственное чего боялся этот мужественный человек. Я уже собрался добавить пару слов, как из-за поворота коридора послышался знакомый топот — быстрый, суетливый, будто кто-то мелкий, но очень злой спешил нас догнать и укусить. Не успел я оглянуться, как перед нами из-за угла вынырнул Айк Пападакис — маленький, круглый, как бочонок, капитан «2525». Его красное и помятое от вечного раздражения и недавнего употребления алкоголя лицо блестело от пота, а глаза горели праведным гневом. Пападакис остановился, уперев руки в бока, и тут же затараторил, не давая мне и слова вставить:
— Александр Иванович, я вам клянусь всеми моими звёздами на погонах, этот Гинце меня в гроб загонит! — Айк ткнул пальцем куда-то в сторону мостика или лаборатории, чуть не подпрыгивая от возмущения. — Ходит по моему кораблю, нос свой длинный суёт куда не просят! То ему трюмы грязные, то команда лодыри, то я, видите ли, порядок навести не могу! А сам, паразит, денег на содержание не даёт, хоть ты тресни! Говорит мне вчера: «Ты, капитан, управляйся, ведь знаешь, казна не резиновая». При этом в трюме стоит контейнер на содержимое которого можно купить дюжину недавно открытых звездных систем! Да я ему эту казну в глотку засуну, если он ещё раз мне это скажет!
Я вздохнул, бросив взгляд на Дорохова. Кузьма Кузьмич пожал плечами, полковник только входил в курс дел после бесчисленных операций, что даже не понимал, о чем речь, говоря — мол, вам, адмирал, разбираться с этим дотошным криптогреком. Пападакис же продолжал размахивать ручками, будто дирижировал невидимым оркестром. Его китель, тесный и разошедшийся на круглом пузе, топорщился, а голос срывался на визгливые нотки, как у мальчишки, которому не дали конфету.
— Айк, да угомонись ты, — сказал я, стараясь сохранить серьёзность, хотя уголки губ так и тянуло вверх. — Наш Гинце, конечно, скряга ещё тот, но по сути без него мы бы сейчас не на крейсере находились, а где-нибудь в виде космического мусора плавали. Потерпи его, ради дела.
— Потерпи, потерпи! — Пападакис всплеснул руками, чуть не задев Дорохова, что отступил на шаг. — Я уже неделю терплю! Он мне вчера в машинный зал полез, стал инженерам указывать, как фильтры чистить! А сегодня утром — к повару пристал, мол, почему суп кислый! Да у меня от его нытья уже в ушах звенит! И это ещё и исполняющий обязанности министра финансов, чтоб его черти забрали! Денег не даёт, а порядка требует, как будто я тут волшебник!
— А ты ему что? — спросил я, прищурившись. Знал я Айка — он хоть и ворчун, но язык у него острый, как плазменный резак.
— А я ему сказал, — Пападакис выпятил грудь, явно гордясь собой, — говорю: «Господин профессор, если вы такой умный, идите сами трюмы драить, а я посмотрю, как у вас это выйдет!» Он мне в ответ: «Ты, Айк, не умничай, а то я бюджет твоего крейсера вообще урежу». Урежу, понимаете? Да у меня топливо на исходе, команда ворчит, а он мне — урежу!