Захватчиков изгнали с Ионических островов, но русские моряки не посягали на свободу и права народа. Напротив, они желали привнести справедливость в уклад жизни граждан острова.
Ушаков принял делегацию граждан города. Греки не скрывали радости. Черные глаза их светились, когда они проходили, раскланиваясь с офицерами и матросами, вслед за Метаксой в салон адмирала.
— Почетные граждане повергают себя к стопам их освободителя, — переводил Метакса, и румянец медленно заливал лицо Ушакова. Не мог он за минувшие месяцы свыкнуться с чересчур страстным возвеличиванием своей персоны местными жителями. — Депутация просит принять безвозмездно в дар русским морякам хлеб, фрукты, вино, — перечислял Метакса, а Ушаков довольно кивал.
Все эти приношения были очень кстати. Денег из Петербурга опять не шлют, турецкие союзники не дают обещанные припасы. На кораблях же провиант на исходе.
— Передайте гражданам мою признательность, — радушно ответил адмирал.
К Метаксе обратился пожилой, с седой бородой грек в одежде священника и с крестом на шее. Он говорил быстро, посматривая на Ушакова, то и дело простирая руки перед собой, а потом молитвенно складывая их на груди.
— Христиане Корфу предоставляют все лечебные и богоугодные заведения в распоряжение адмирала для оказания помощи раненым и больным, — перевел Метакса.
— Сим милосердием мы воспользуемся безотлагательно, — оживился Ушаков, — передайте, что сегодня же на берег отправятся наши лекари.
Выслушав адмирала, священник опять заговорил, поглядывая на переводившего Метаксу.
— Духовенство приглашает завтра ваше превосходительство и всех офицеров на благодарственный молебен в церковь Святого Спиридония по случаю славной победы русского оружия.
Ушаков пообещал быть обязательно. Он вышел на шканцы проводить депутатов, приказал вызвать всех командиров. Вместе с греками на берег отправились Метакса и лекарь. Прибывших командиров адмирал обязал с утра перевезти всех раненых на берег. Разъезжались командиры, когда совсем стемнело. Ночная мгла, скоротечно скрадывая тающий на горизонте сумеречный отсвет, быстро окутывала корабль. В наступившей тьме над стройными корабельными мачтами рассыпались по ночному небосводу мириады звезд. На шкафуте зажгли фонари, и в ожидании шлюпки Сенявин любовался таинственно мерцающими на берегу редкими огоньками. Он не заметил, как сбоку, из темноты, выросла фигура.
— Желаю здравия, вашвысокбродь! — раздалось внезапно.
— Здравствуй, братец, — ответил, поворачиваясь, Сенявин. Он по голосу узнал в говорившем Родионова. — Ну что, задали перцу французу?
— Так точно, вашвысокбродь! Нынче мы ему в самое темечко угодили, так что ему приходится горевать.
Глядя на жизнерадостного Родионова, Сенявин вдруг вспомнил боцмана:
— А вот товарищу твоему не повезло.
— Что так? — встрепенулся встревоженно Родионов, предчувствуя недоброе.
— Картечью ногу ему расшибло, пришлось отхватить до колена.
Родионов помрачнел, покачал головой.
— Шлюпка у трапа, вашвысокбродь! — доложил вахтенный матрос.
Сенявин вздохнул и, прощаясь, сказал:
— Ты, братец, навести Чиликина, он завтра будет свезен в госпиталь на берег, неподалеку от церкви.
Утром с первой шлюпкой Родионов отпросился на берег. Купил на базаре фрукты, разыскал лекарню, куда уже привезли раненых.
У крыльца стояли матросы с носилками. Раненых продолжали доставлять с кораблей.
В первой, довольно просторной комнате на койках лежало человек двадцать тяжело раненных матросов и солдат из десантных войск. Некоторые в забытьи, с закрытыми глазами, будто спали. Все бледные, с посиневшими губами. В комнате стоял тяжелый смрад от повязок, пропитанных насквозь спекшейся кровью.
Чиликин оказался в самой дальней комнате, где на семи койках лежали только раненые с уже отнятыми конечностями. Койка Чиликина стояла в простенке, рядом с распахнутым окном. Окно выходило во двор. Прямо за забором уходила в голубое небо крутая гора, поросшая кустарником. Тимофей сидел с широко открытыми глазами, опираясь рукой на матрац. Он сразу узнал Родионова, от неожиданности оцепенел, а потом тихо вскрикнул: