посредственном ветре и волнении оказывалась весьма
замечательная течь, почему принуждены были при всяком противном
риф-марсельном ветре спускаться в закрытие к ближайшему
порту. Сие было причиною столь долговременного плавания, от
Триеста до Корфу 44 дня продолжавшегося. По прибытии
в Корфу не нашел никаких материалов, нужных к подкреплению
фрегатов, и потому, усумнясь следовать по повелению, данному
мне от вашего высокопревосходительства, из Корфу в
Константинополь, а оттуда в российские порты, предписал г[осподам]
командующим объявить каждому свои мнения, могут ли без
починки следовать в повеленной путь или нет; и, буде кто не
может, подать ко мне обстоятельные дефекты, вследствие чего,
г[оспода] командиры, представя оные, отозвались к
продолжению плавания без надлежащей починки неблагонадежными. Для
исследования показанных дефектов учредил из г[оспод]
командующих и прочих старших офицеров комиссию, которая по
внимательном рассмотрении всех худостей нашла помянутые дефекты
справедливыми, кои у сего в оригинале вашему
высокопревосходительству на благоусмотрение приложить честь имею, притом
почти весь настоящий, а наиболее пробегающий такелаж следует
к перемене: канаты ветхие и неблагонадежны и количество оных
недостаточно. Таковое состояние фрегатов принудило меня
остаться здесь с ескадрою до исправления оной, и как починка
требует великой издержки, то потому ожидаю на сие резолюции
от вашего высокопревосходительства.
2 октября 1800 г.
Ваше высокографское сиятельство, милостивый государь мой,
Григорий Григорьевич!
Вашему высокографскому сиятельству донести честь имею:
в прошлом 798 году, когда с ескадрами проходил я чрез
Константинополь в Архипелаг и в Средиземное море на действие
против неприятеля по повелению Блистательной Порты
Оттоманской, отпущены были ко мне на ескадру из Константинополя
шесть хороших медных 41/г фунтового калибра пушек со
станками, снарядами и со всеми надлежностями ко оным, из них
одна пушка во время атаки — штурмования острова Видо с
несколькими другими с эскадры российской пушками от выстрелов
неприятельских, опрокинувших баркас, потонула, прочие пять
пушек ныне чрез полномочного его императорского величества
министра и кавалера Томару, в Константинополе находящегося,
представлял я, дабы повелено было, кому надлежит, оные
принять. Полномочный министр Томара письмом своим минувшего
сентября от 28-го дня уведомил меня, что на отношение его
получил в ответ от рейс-ефендия уведомление: по докладу о сем
султану его величество приказало ему объявить российскому
полномочному министру, что дарует те пушки мне в знак
особого высочайшего своего ко мне благоволения. С письма
полномочного министра Томары копию вашему высокографскому
сиятельству представляю, и осмелился всеподданнейше представить
оные [пушки] в артиллерию его императорского величества, яко
памяток почести, приобретенной адмиралом, удостоенным
командовать в течение двух лет ескадрою его императорского
величества и союзною, и, повергая себя к освященным его
императорского величества стопам, сию высочайшую милость и
благоволение его султанского величества представил я на конфирмацию
в высочайшее благоволение его императорского величества1.
В прочем с наивсегдашним моим истинным высокопочтением и
совершенною преданностью имею честь быть.
Милостивый государь мой, Василий Степанович!
Я требую крайнюю только необходимость, без чего ескадры
отсюдова иттить не могут, не подвергая себя опасности или и
самому бедствию, то есть надобны мне сухари, крупа и дрова.
Ежели я без них с малым числом сухарей выду отсюдова и буде
захватят в пути крепкие противные ветры и ежели продержат
столько, что сухари все будут выходить в расход, нет другова
средства сыскать их, как назад воротиться, тогда уже
совершенное бедствие постигнет нас, принудит здесь зимовать, а это уже
я самым бедствием почитаю. Сухари сколько по сие время
привозили к нам на ескадру все малым количеством, с которым
никак выйтить не можно; сами соизволите усмотреть, сколь