в спокойствии и отнюдь не допустить ни до какой дерзкости, но
он от чувствитсльностей, сделавших его больным, как выше
означено, просит оттоль увольнения. Получа письмо вашего
превосходительства с объяснением трех слов, чтобы бога ради кончить,
не желал я ничего более писать и распространяться
объяснениями, хотел сказать только то, что перемена прежнего, новый
план и прочее, с тем последующее, повергает сии нещастные
острова в вечное нещастие и совершенную гибель, к отвращению
которых я с моей стороны никаких средств не имею, вашему
превосходительству [о том] представляю. С письма и с рапорта,
присланных ко мне от капитан-лейтенанта Тизенгаузена, также
копии при сем прилагаю. Прошу вас по меньшей мере писать в
Сенат, [чтобы] все то, что мною и посланным от меня в острова
установлено и приведено в порядок, оставить ненарушимо,
может быть, хотя несколько времени сие поддержит людей в
спокойствии, но когда новый план будет получен, совсем не знаю,
что произойтить тут может; я как и прежде к вам писал, по
необходимости должен оставить судьбе и начальству здешнему, как
они хотят; прежде нами утвержденное вновь мне опорачивать
невозможно и по справедливости в том никто ко мне
вероятности иметь не будет. Капитан-лейтенанту Тизенгаузену
приказано было от меня ехать в Цериго и там сделать таковые же
учреждения, восстановить тишину и порядок, и спокойствие, но
вышеобъясненные обстоятельства сию посылку остановили, в
каком теперь состоянии сей нещастный остров, изволите усмотреть
из приложенной копии с рапортов господина Тизенгаузена и
порутчика Диаманти, ежели бы я и посланный от меня в острова
господин Тизенгаузен и в сих островах устройствами не
водворили тишину и спокойствие и с ними то же бы было, Цериго
зависит от учерждения нашего. Но означенное письмо ваше
к Феотоки и перемена плана остановили окончание дел наших,
к спокойствию потребное, нельзя теперь удержатьх противное
новому плану и должно ожидать его, таковая вновь устроенная
перемена плана лишила меня удовольствия видеть государя
императора, деятельностями моими и от меня определенных
довольным, и вновь учреждаемую республику сделала навсегда не-
щастной; от воли вашего превосходительства все сие зависело и
весьма возможно было в столь отдаленном месте отсюдова
ошибиться и не предусмотреть коварных замыслов нескольких
вредных обществу людей; которых отослали вы из Константинополя
депутатов, те были доверенные от стороны народа, сверх их еще
в Константинополе оставались несколько таковых же, но и они
от прочих отделены, и предложения их не приняты во уважение.
Дворянство, некоторые надуты венецианской гордостию,
нетерпимою всеми народами, от которой и падение сей республики
последовало, утвердилось теперь преимущественно над другими
классами к совершенной своей гибели1; я все это предвидел и
предупредил равным соединением второго класса с первым, к
которому народ имеет полную доверенность, при оном положении
могли бы быть стократ спокойнее, нежели при новом плане.
Я все это объясняю вашему превосходительству не для того,
чтобы я чувствовал неприятность, противу меня случившуюся,
но единственно объясняю по всей справедливости из одного
чувствительного сожаления о злощастии сей новой республики; ваше
превосходительство одним словом могли бы удержать депутатов
от перемены плана, только бы вы намерение их не похвалили и
сказали бы, что это будет им вредно, свято уверяю, было бы
достаточно, все они весьма послушны к нашей нации и дерзкого
ничего отнюдь не предприняли бы. Имею честь быть с
наивсегдашним моим почтением и совершенною преданностию.
Федор Ушаков
Милостивый государь мой, Николай Александрович.
По рапорту вашему, от 22-го апреля писанному, в
рассуждении штрафных, объявить честь имею: вам уже известно мое
желание, особой честью почитаю, ежели мы установим правление и
спокойствие на островах без потери людей. Те, которые делали
хотя и важные проступки, должны быть наказаны, как с ними
и сделано, справедливо. Но после, когда уже они восчувствовали
наказание, чем легче простим мы их сверх их чаяния, надеюсь,
больше почувствуют к ним милосердия, даже и все прочие
большую приверженность еще к нам иметь будут. Вам явственны
резолюции мои, что я их обвиняю всегда, но предписываю
простить от великодушности; непременное желание мое было и есть,
всех таковых единовременно простить, так я к вам и в
правительство всегда писал, ежели впадут они в погрешности в другой
раз, тогда никак прощены не будут. Ежели не предвидите
важной опасности от незначащего числа сих учинивших дерзкие
глупости людей, и буде, простя их, можете все установить в тишине
и порядке, особое удовольствие сим мне доставите. Вы из писем
моих совершенно уже должны быть уверены, что никакие письма
против постановлениев ваших не принимаю я с другими
мыслями, так только делаю им прощение от великодушия, и за честь
почитаю, ежели можем установить дела наши по сделании
некоторых штрафов напоследок поступком снисходительным.
Повторяю, желание мое: все то, что не может быть совершенно опасно,
на будущее время по таковым делам выполнить во всех островах
и тем доставить мне удовольствие. В прочем с наивсегдашним
дружеским почтением моим имею честь быть.
Милостивый государь мой, Василий Степанович.
Почтеннейшее письмо вашего превосходительства от 12 апреля
27-го числа того ж месяца я получил. Покорнейше благодарю за
уведомление о последствиях нынешних в Египте или в
Александрии, и что по оным отправление французов во Францию
пресеклось. Я, уведомя об оном ескадренных командиров господ вице-
адмиралов Пустошкина и Карцова по сим обстоятельствам и
более потому, что на ескадрах провиант у них почти весь уже
в расходе, предписал возвратиться в Корфу ко мне в
соединение. От его императорского величества было ко мне высочайшее
повеление в рассуждении Мальты, по которому войскам, под
командою князя Волконского состоящим, должно быть там, да
и мне рандеву назначается в Неаполе, откудова и все
распоряжения я делать должен. Во оном высочайшем повелении означается,
что я должен поступать по посланному пред сим ко мне
повелению, но я его не получал, а только получил при записке графа
Ростопчина инструкцию с полным описанием и с наставлениями,
по взятии Мальты где и как должно расположить войски
гарнизонов союзных держав, российские, английские и
неаполитанские, по равному числу, которые крепости какими войсками
будут заняты для содержания караулов на военное время.
Я полагаю, кажется, без ошибки, сие последовало на те
всеподданнейшие рапорты мои, которые отправил я из Неаполя с
неаполитанским курьером при отправлении моем оттудова с ескадрою
в Мессину и оттоль в Мальту. В тех всеподданнейших моих
рапортах значилось: надеялся я, что в скором времени нашими
войсками Мальта будет взята и не позже как к тому времени,
пока корабли и фрегаты исправляться будут в Неаполе и при
Корфу; но после сего совсем другие обстоятельства случились.
Как скоро со флотом пришел я в Мессину, тут получил
высочайшее повеление, [в котором] решительно сказано: ежели Мальта
по сие время не взята, забрать все войска и баталионы князя
Волконского и генерал-лейтенанта Бороздина, не оставляя нигде