«Обязательно расскажу ей о проекте», — подумал он.
Наружное великолепие дома никак не соответствовало бедности квартиры. Единственным ее украшением был лепной потолок и, пожалуй, кресло-качалка на балконе. Сергей прошел за Лялей. За круглым столом сидела вся братия и бурно поприветствовала его, даже слишком бурно. Ляля принесла еще один стул.
— Кому сдавать? — спросил Калашников с видом шулера.
Сергей поглядел на Лялю.
— Во что играете?
— В дурака.
— А на что?
— На смех. Тот, кто проиграет, должен смеяться.
— Наверное, очень интересная игра. Научите меня.
И стены квартиры дрогнули от смеха. Больше всего покатывался Калашников.
— Не уме-ет в ду-урака! — повторял он, вытирая слезы.
— Сдавай и на меня, — сказал Сергей со свирепым лицом опереточного злодея. — Когда ты проиграешь, тебе легче будет смеяться, вспомнив, что я играть не умею.
— Сейчас я тебя научу, тебе это очень пригодится в жизни, — сказал Калашников и со своими обычными прибауточками стал читать лекцию о том, как отличается бубна от червы и валет от дамы, об истории возникновения карт. Он врал напропалую, переходя на какой-то якобы научный язык, потом на какие-то теории, и все-таки ухитрился объяснить правила игры.
— Теперь я умею, — сказал Сергей. — Я когда-то в молодости думал, что это необязательно.
— А теперь-то ты так не думаешь?
Сергей поглядел на Лялю.
— Теперь не думаю.
И в самом деле, он не предполагал, что игра в дурака таит в себе такую бездну удовольствия.
Дверь раскрылась. Появилась мать Ляли.
— Ты помнишь свое обещание? — спросила она.
— Помню, — сказала Ляли и исчезла.
— Ну, кому сдавать? — спросил Назарковский.
— Тебе.
Сдали карты.
— У кого шестерка? Заходите.
И Сергей поразился, до чего это глупейшее занятие — игра в карты. Он не понимал, как минуту назад находил в ней удовольствие.
Калашников сказал:
— А может, хватит? Глупое занятие.
И все согласились, что хватит.
Сергей вышел на балкон, сел в кресло-качалку и стал глядеть по сторонам.
«Вот это то, что она видит, на всем этом ее и и ляд, — думал он. — Если с ней игра в дурака прекрасна, то каково же рядом с ней прекрасное? Например, вот эти акации? Если в ее присутствии сломать ветку, то польется кровь».
И ему показалось, что он слышит полет ночных бабочек и видит сверкающую чешую моря. Вот он видит море сверху, вот наклонно. Вот волны накатываются на песок, мелко перебирая белыми пальцами.
И вдруг он увидел Лялю. Она бежала с какой-то кастрюлькой.
— О чем задумался? — спросил Калашников.
— Так я тебе и сказал! — засмеялся Сергей, приходя в себя.
Он услышал частые шаги по лестнице, щелчок замка, шаги по коридорчику на кухню, там, в коридорчике, три ступеньки, вот заскрипели половицы. Сергей видел все, как будто перед ним крутили фильм, где заснята Ляля. Дверь открылась.
— Сейчас будут картофельные оладьи, — сказала она. — Только нет одной вилки.
— Я буду циркулем, — сказал Юра.
— Обожаю есть циркулем, — сказал Калашников.
— Циркуль беру я, — сказала Ляля.
Начались каникулы. В ОАВУКе молчали. Сергей закончил эскиз крепления отъемной части крыла к центроплану и пошел купаться.
— Пузо калишь, а тебя Фаерштейн ищет, ноги стер до самых колен, разыскивая тебя.
Это был знакомый матрос из ГИДРО.
— А ты?
— А я ничего.
— Пузо калишь на солнце, а Фаерштейн тем временем стер ноги выше колен. Ведь ты тоже мог сделать что-нибудь полезное для авиации, пока Фаер ищет меня.
Борис Владимирович Фаерштейн имел озабоченный вид. Он всегда изображал высшую степень занятости.
— Лекторов у меня мало, — сказал он. — Будешь читать лекции. Надо ликвидировать авиабезграмотность. Иди к грузчикам, Коровиным детям, матросам. Давай!
И закрутилось колесо.
Фаерштейн был им доволен и не считал нужным этого скрывать. И поэтому Сергей, прослышав о Первых планерных состязаниях в Коктебеле, заикнулся о своем желании попасть на них. Необходимо встретиться с конструкторами и планеристами, показать свой проект, посоветоваться, ну и так далее.
— Так ты делаешь проект планера? — спросил Фаерштейн.
— Скоро будет готов.
— Поедешь в следующий раз. Сейчас поедет Долганов.
— Долганов — достойный человек.
— Но Долганова придержал Шляпников, отсылает его куда-то. Едет Курисис. А ты дуй на завод Белино-Фендрих, прочитай лекцию.
Прошла осень, наступил новый год, последний год учебы в Стройпрофтехшколе. Работа Сергея над проектом совпала с лозунгом Фаерштейна: «Нам нужны проекты, много проектов! Пусть работают все!»
Начальнику истребительного отряда Лаврову поручили в ОАВУКе читать лекции по проектированию планеров. Сергей не пропустил ни одного занятия, стенографировал все лекции, а дома расшифровывал их и заодно запоминал.
Во время одной из лекций он вспомнил, что забыл свои чертежи и аэродинамический расчет на столе. Он еле досидел до конца занятий.
«Вот бы успеть домой прежде, чем Баланин обнаружит следы моей преступной деятельности, — думал он. — Вот будет головомойка! Как это я допустил такое разгильдяйство. В авиации нельзя допускать разгильдяйства».
Домой он летел, как аэроплан. Ворвался к себе в комнату — за его столом сидел Баланин с сосредоточенным видом, в его руках была логарифмическая линейка. Сергей остановился на пороге. Отчим поднял голову.
— Здесь ты ошибся, — сказал он, — считал на растяжение, а он работает на сжатие. Погляди, как располагаются силы…
— А-а, — пробормотал Сергей растерянно.
— Стержень, работающий на сжатие, рассчитывать нужно по этой формуле. Видишь, как изменяется результат? И ошибка поехала дальше… Гляди, во что она вылилась. Снежный ком.
— Да-да, я понял, спасибо.
— И вот этот узел ты сделал слишком сложным. Зачем? Можно его упростить безо всякого ущерба, Глянь-ка, я набросал эскиз.
— Да, так гораздо лучше. И проще в изготовлении, и вес…
— Вот я тебе принес справочник конструктора. Возьми его себе, он маленький, но очень компактный, почти все, что тебе нужно, в нем есть.
— Спасибо.
— Давай поглядим дальше…
Григорий Михайлович и Сергей просидели допоздна. Мария Николаевна позвала их ужинать, они в один голос ответили: «Сейчас-сейчас!» Но это совсем не означало, что они поняли, о чем им говорили. Тогда Мария Николаевна взяла их обоих за руки и как детей повела в столовую.
«Вернувшийся в Одессу председатель одесского кружка планеристов тов. Курисис передает, что на всесоюзных состязаниях было представлено 10 планеров, Состязания продолжались 18 дней. Летчику Юнгмейстеру удалось продержаться над Коктебелем на высоте 70–80 метров в течение одного часа и двух с половиной минут. Результаты Первых состязаний в СССР следует считать исключительно удачными».
ВЫБОР ПУТИ
Лозунг Фаерштейна «Нам нужны проекты! Много проектов! Пусть проектируют все!» многими был понят буквально. И в ОАВУК потянулись школьники, продавцы, все, кому не лень. Фаерштейн сказал, что, если в одно прекрасное время известный одесский бандит Яшка Япончик принесет свой проект летательного аппарата, удивляться не следует. И поэтому он был несказанно рад проекту Курисиса, который в отличие от проекта Яшки Япончика и подобных ему авиационных специалистов был технически обоснован. Фаерштейн хотел тут же строить планер и отпускал средства.