Приятельница Элленоры рассталась со мной; не знаю, какой отчет она ей дала о нашем разговоре, но, подходя к гостиной, я услышал голос Элленоры, звучавший очень взволнованно; увидев меня, она замолчала. Вскоре, однако, она опять заговорила; в ее общих рассуждениях, повторяемых на разные лады, таились личные нападки. «Нет ничего более странного, — говорила она, — чем усердие в так называемой дружбе; есть люди, которые с величайшей готовностью берут на себя попечение о нашем благе, чтобы тем легче отказаться защищать нас; они называют это привязанностью — я предпочла бы ненависть». Мне нетрудно было догадаться, что подруга Элленоры, не находя, по-видимому, что я так уж виновен, приняла мою сторону против нее и этим рассердила ее. Я почувствовал, что у меня нашелся союзник — это создало еще одну преграду между нашими сердцами.
Спустя несколько дней Элленора зашла еще дальше; она была совершенно неспособна владеть собой: как только ей казалось, что у нее есть причины быть недовольной, она приступала к объяснению напрямик, никого не щадя, ничего не рассчитывая и предпочитая опасность разрыва неудобствам притворства. Приятельницы расстались, поссорившись навсегда.
«Зачем вмешивать посторонних в наши интимные размолвки? — говорил я Элленоре. — Разве для того, чтобы понять друг друга, нам нужен кто-то третий?! И если мы перестали понимать друг друга, то какой же третий в состоянии это поправить?» — «Ты прав, — сказала она, — но это все по твоей вине; в былые времена я ни к кому не обращалась, чтобы найти дорогу к твоему сердцу».
Неожиданно Элленора объявила, что намерена изменить свой образ жизни. Из ее слов я уяснил себе, что недовольство, которое меня снедало, она приписывает нашему уединению: она хотела исчерпать все ложные объяснения, прежде чем примириться с объяснением истинным. Мы проводили унылые вечера наедине, то безмолвствуя, то обмениваясь упреками; источник долгих бесед иссяк.
Элленора решила приглашать к себе знатные семьи, жившие по соседству с ней или в Варшаве. Я тотчас представил себе все трудности и опасности, сопряженные с этими попытками. Родственники, оспаривавшие у нее наследство, разгласили ее прошлое и распространили на ее счет тысячу злостных сплетен. Я трепетал при мысли о тех унижениях, которым она неминуемо подвергнется, и старался отговорить ее от этой затеи. Мои настояния были тщетны; я уязвил ее гордость своими опасениями, хотя выражал их осторожно. Она заподозрила, что я тягощусь нашими отношениями из-за ее сомнительной репутации; тем упорнее она старалась снова занять должное место в свете: ее усилия возымели некоторый успех. Благосостояние, которым она пользовалась, ее красота, лишь слегка тронутая временем, даже слухи о ее похождениях — все в ней возбуждало любопытство. Вскоре она увидела вокруг себя многочисленное общество, но ее терзало затаенное смущение и беспокойство.