Лежу сейчас на кровати, немного рассуждаю и думаю различные философские мысли. Чего я хочу в жизни?
То, что спокойная и размеренная жизнь навевает на меня тоску и печаль я уже понял. После Легиона попытался у мамочки в фирме потрудиться. Поначалу загорелся и даже получал некоторое удовольствие, а потом, когда все вошло в определенное русло, монотонность событий надоела.
Фроя ко мне относилась очень хорошо, было заметно, что она готова на все, чтобы я был с ней рядом и воспринимал ее, как родного человека. Я пытался это делать, честно пытался, не все получалось, но я стремился наладить нормальные отношения. Может, со временем все бы и стало на свои места, но не смог усидеть на одном месте, не хватало мне адреналина в крови, потому и пошел в «Бриз».
Думаю, а что все же заставило меня поступить именно так? Понимание пришло не сразу. Я проанализировал всю сознательную жизнь и понял, что после электрического разряда, полученного в юности, во мне изменилось многое и появилась тяга к не совсем разумному экстриму. Взять хотя бы отношения с клиенткой Ольгой. Может ли молодой человек в здравом уме поступать так неосторожно? В первый же день лезть в кровать, пусть и к красивой девушке. Инстинкт самосохранения не сработал совершенно, что-то другое сработало само собой, а мозг в это время отдыхал. Дальше, больше. Бандитов обидевших моего отца отоварил знатно, нажив себе врагов. И так далее.
Если внимательно посмотреть на прошедшие события, то я не мог обходиться без острых ощущений. Может, это у меня действительно еще не выветрилась из головы тяга к приключениям? Сейчас плыву на какой-то остров охранять дочурку русского толстосума. По большому счету оно мне и не надо, для жизни деньги есть, но желание испытать себя на прочность в местности, близкой к экватору, заставило меня отправиться вместе с товарищами. Была мысль: после расставания с Даной уехать в Россию к отцу, открыть какое-то дело, связанное с компьютерной техникой. Немного подумав, решил пока не торопиться, придет время, займусь.
Плавание рассчитано на пять дней — это если не подкачает погода, а в этих широтах шторм может налететь внезапно, также внезапно он может и прекратиться. Точные координаты острова экипаж не сообщает, держит в тайне. Наивные люди, я уже с помощью обычного смартфона вычислил, где он лежит и посмотрел спутниковый снимок. Нормальный такой островок, вулканического происхождения. Более детально познакомлюсь по прибытии, а сейчас отдыхаю, кушаю и развлекаю себя фильмами, ведь на острове будет работа и никаких тебе развлечений в течение года. Тоскливо, однако.
На третий день пути я понял, что такое океанский шторм. «Утреннюю росу» волны пытались перевернуть вверх килем, однако кораблик, подобно игрушке-неваляшке каждый раз возвращался в нормальное положение. Я никогда не страдал «морской болезнью», но в этот раз дискомфорт ощутил по полной программе, не выворачивало наизнанку, но аппетита в кают-компании я не испытывал. Ограничился только кофе с печеньем. К моменту окончания шторма, я сменил цвет лица с нормального на серый. Хотя большинство наших бойцов были все же с зелеными лицами.
К острову подходили при полном штиле, можно сказать, поверхность воды в маленькой бухте напоминала ровное и прозрачное стекло, с легким изумрудным оттенком. У причала стояло судно, по размерам значительно превосходившее нашу «Утреннюю росу». Кто это подумал назвать этого монстра с вертолетной площадкой на корме яхтой? Хоть я и не спец в морских судах, но этот кораблик с гордым именем «Анастасия» больше напоминает мне малый противолодочный.
— Этот кораблик, если меня не обманывают глаза, построен на основе британского корвета, — тихо сказал мне на ухо Улоф, — я бывал на таких посудинах. — У него мощные дизеля, позволяющих разгонять эту громадную лоханку до двадцатипяти узлов. Автономность хода значительная. Напичкан автоматикой, потому и экипаж всего одиннадцать человек. Вертолет — какой-то американец, способен выполнять полет в автоматическом режиме без пилота, правда, не далее десяти-пятнадцати километров. Стоит этот кораблик огромных денег, по крайней мере мне не по карману, даже если я буду трудиться двести лет.