Это место такое жуткое, я его обожаю! - это была первая мысль Кэсси.
Внутри ожидаемое столкновение стилей хорошо сочеталось в общей реконструкции, заимствованной из колониального и эдвардианского стилей. Целые стены были отведены под глубокие камины высотой в человеческий рост, каменные плиты и очаги. Ну и что с того, что они никогда не будут использоваться в девятимесячный жаркий сезон? Они все равно выглядели круто. Планировка этажей представляла собой увлекательный лабиринт со странными коридорами, разветвляющимися в разные стороны, большие комнаты вели в комнаты поменьше, те в свою очередь в еще меньшие комнаты и даже в потайные шкафы за навесными, заставленными старыми книгами. Сохранились оригинальные газовые лампы, которые были заменены электрическими; шестифутовые канделябры обеспечивали постоянное место для статуй южных исторических личностей, таких как Джефферсон Дэвис, Ли и Пикетт, плюс еще больше задумчивых неопознанных фигур. Имея тридцать комнат в целом, дом был столкновением стереотипов, которые принесли видения южных красавиц, обмахивающих себя рядом с душными разбойниками-баронами из 20-х годов.
И вездесущие многослойные шторы сохраняли темноту внутри – именно так, как это нравилось Кэсси.
То, что служило гостиной, больше походило на Атриум площадью в тысячу квадратных футов. Экзотические ковры покрывали полированные полы из натурального дерева. Там были кабинет, гостиная и библиотека, не говоря уже об огромной кухне в загородном стиле, которую отец оборудовал первоклассной бытовой техникой. Дом обновили и другим: джакузи, 54-дюймовый телевизор и домашний кинотеатр, просторные ванные комнаты, отделанные черным мрамором, и многое другое. Наконец, в доме не было подвала, а был ряд подвалов: длинные узкие подвалы из почти столетнего полосатого кирпича, такие низкие, что высокому человеку пришлось бы пригнуться, чтобы пройти по ним. Идеальное хранилище для юридических книг ее отца, которые он явно намеревался никогда больше не читать.
Ее ванная была довольно прохладной. Латунный кольцевой душ висел над оригинальным корытом с когтистыми лапами. Над мраморной раковиной на подставке висело зеркало в рамке из оригинальной латуни. Кэсси приняла прохладный, неторопливый душ, затем немного побродила вокруг, пока одевалась. Ее комната, как и большинство комнат в поместье, была огромной – сплошь темные панели, резные фризы ручной работы и замысловатые рельефные медно-оловянные потолочные плитки. Иногда она чувствовала себя крошечной в этой почти пустой комнате; она не привезла из дома никакой мебели, предпочитая довольствоваться немногочисленной мебелью, которая уже была здесь. Большая кровать с балдахином, больше похожая на кровать эпохи Возрождения, старинный шифоньер, простой стол и плетеный стул – вот и все. Это было все, что ей было нужно, и она отказалась от предложения отца обставить комнату так, как ей хотелось, так же как она отказалась от его предложения купить ей непомерно дорогую стереосистему. Ее бумбокс вполне её устраивал. Единственные вещи, которые она привезла из их бывшего особняка в Вашингтоне, были ее одежда и компакт-диски.
Она никогда не чувствовала себя комфортно с роскошью, которую ее отец мог легко обеспечить, и это было большим яблоком раздора между ними в течение многих лет. Большую часть одежды она шила сама, из лоскутков и разных тканей; она стала настоящим дизайнером, и она предполагала, что это то, кем она хотела бы стать, когда "вырастет", что бы это ни значило. Но она знала, что ей не стоит беспокоиться об этом, пока она не придет в себя.
Она все еще довольно часто чувствовала удушающую вину за самоубийство сестры; какая-то часть ее души чувствовала себя заклейменной. После того случая она стала носить серебряный медальон с фотографией Лиссы внутри; она никогда не снимала его, и каждый день она умоляла: пожалуйста, Лисса, пожалуйста, прости меня. Сны, как она полагала, были наказанием, но, возможно, прощение приближалось. Здесь, снаружи, кошмары отступили, как и ее депрессия.
Будет ли она когда-нибудь свободна? Я этого не заслуживаю, - подумала она.
Иногда дни начинались вот так, погруженные в угрызения совести. Она даже ненавидела смотреть в зеркало, потому что каждый раз она видела в нём Лиссу. Она подстригла свои длинные волосы ровно до середины шеи, выкрасила их в лимонно-желтый цвет с лаймово-зелеными мелкими линиями. Это немного помогло, но ее лицо было все тем же; это была все та же Лисса, которая смотрела на нее сквозь серебристые вены. В зеркале она невольно заметила крошечную радужную татуировку над пупком, которая только напомнила ей татуировку из колючей проволоки, сделанную на том же месте ее сестрой.