Здесь уважаемый читатель возможно возразит: «Какие бы ни были развлечения, рано или поздно они должны надоесть!» Но Абраму не надоедало. Вернее, надоедало, конечно, но лишь стоило такому случится, как оно тут же исчезало, сменялось на что-то или кого-то другого. Тут бес не соврал.
А затем началась деградация личности.
Когда в существовании Абрама происходили какие-либо перемены, то Абрам сначала долго с ними знакомился и свыкался, после чего интереса хватало ещё на какое-то время. И только после проявлялось равнодушие и следом незамедлительная новая замена. Однако спустя ещё целую вечность замены стали происходить всё чаще, а равнодушие проявлялось всё сильнее. Этих изменений в самом себе Абрам, разумеется, совершенно не замечал, потому как происходили они крайне постепенно и незаметно. Безразличие, завладевающее нашим героем, было сравнимо с тем безразличием, с которым многие интернет-зависимые люди листают ленты в соцсетях, на мгновение задерживаясь лишь на самых красочных и интересных картинках. Вот тоже самое происходило и с Абрамом, только вместо ленты были окружавшие его люди и вещи.
А затем началась деградация мира.
Стали появляться едва заметные изменения в погоде: то резко похолодает, то вдруг поднимется сильный ветер, то небо станет пасмурным и тоскливо серым. Люди на улицах тоже постепенно менялись. Как-то раз вдалеке промелькнула старуха в лохмотьях, а в другой раз на пешеходном переходе Абраму повстречался чахлый и больной человек. Он всё никак не мог откашлять комок мокроты, застрявший у него в горле. Но заблудшая душа уже не обращала внимания на такие мелочи. К тому времени от его личности уже почти ничего не осталось. Уже давно юноша жил на автомате. А мир вокруг тем временем продолжал медленно портится и разлагаться, точно залежавшийся фрукт. В конце концов, Абрам оказался ровно в том самом городе, состоящим исключительно из разрушенных трущоб, в который въезжал в начале своего загробного пути.
А сам Абрам превратился в того человечка, которого видел, когда впервые подъезжал к воротам красивого города. Нижняя челюсть сильно деформировалась и почти атрофировалась, и годилась теперь лишь на жалостливое мычание и на пережевывание гниющих кусочков пищи, что с большим трудом удавалось находить среди руин. Его хилое тельце непрерывно стегал холод и голод. Ноги бесконечно гноились и кровоточили. Остатки мозга были заняты исключительно поиском пищи.
Однажды Абрам, а точнее то, что от него осталось, погнался за крысой в надежде ею полакомиться. Эта погоня вывела его к невероятно высокой непреодолимой стене из камня. Крысу он упустил. Бредя вдоль стены, он вдруг увидел вдалеке автомобиль. Вид едущего авто сильно напугал и удивил Абрама, так как он уже очень давно не видел ничего подобного. Машина подъехала в кованым воротам и из неё вышла девушка и Матвей. Воспоминания о знакомом бесе уже давно стёрлись из памяти. Поэтому его появление произвело на Абрама впечатление не большее, чем ситуация в целом.
Когда Матвей с девушкой оказались за воротами, те со скрипом стали медленно закрываться. Даже издалека Абрам уловил волны тепла и сладких летних ароматов, идущих из-за ворот. Позабыв обо всём, о чём ещё был в состоянии помнить, (страх, нужда и голод), он изо всех сил рванул вперёд. И он даже успел бы попасть внутрь, но вдруг почувствовал жгучую боль в плече и спине. Это свирепый сторож со всей силы огрел его палкой. Взвизгнув, Абрам обернулся на бьющего. Сторож показался ему таким огромным, страшным и грозным, что ссохшаяся душонка Абрама, скуля и рыдая, убежала прочь.
Глотая горькие слёзы, Абрам шёл вдоль стены. И красная полоса от удара палкой причиняла нестерпимую боль. Невдалеке он заметил высокое здание, разрушенное, разумеется. Так как, в его новом мире ему уже давно не попадались такие высокие постройки, он по инерции побрёл к нему. По пути, в отражениях грязных луж и редких осколках стёкол в разбитых окнах несколько раз на доли секунды ему виделись лики каких-то красивых людей с добрыми глазами. Но мгновения эти были такими скоротечными, что Абрам едва их замечал. А внимательно всмотревшись в зеркальную коричневую поверхность и не найдя там ничего кроме своего жалкого отражения, шёл дальше.
В итоге существо достигло своей неосознанной цели и забралось на самый её верх. Забравшись, он уселся на край чудом уцелевшей крыши и, обняв колени, жалобно завыл. Он знал, что если он упадёт, то не умрёт. Сознательно прекратить своё существование мыслей у него никогда не возникало, но много раз он оказывался в таких ситуациях, по исходу которых ни одно божье создание бы не выжило. А он выживал. Мучился и дико кричал от адской боли, но всегда выживал.