— Понял. А вы отправляйтесь в аэропорт и ждите вертолет — он заберет вас оттуда. Коп из полиции штата встретит вас там, передаст обе камеры Харри, и вы привезете их сюда…
— Погодите, погодите, — перебил я. — Мы отсюда не уедем, пока не завершится расследование.
— Нет, вы возвращаетесь на Манхэттен. Сегодня же. Я буду здесь…
— Том, простите, но вам нужно иметь на месте преступления своих людей!
— Спасибо за напоминание. Я знаю. На вертолете туда прилетят двое наших. А вы, детектив Кори, отстранены от этого дела, и Кейт тоже. Возвращайтесь немедленно. А сейчас меня вызывает штаб-квартира и у меня нет ни времени, ни терпения, чтобы…
— У меня их тоже нет. И вот что я вам скажу, прямо и откровенно. Первое. Маллер был моим другом. Второе. Вы сами хотели направить меня на это гребаное задание, и это я мог бы сейчас лежать в морге вместо него. Третье. Я думаю, что его убили. И четвертое. Если вы снимете меня с этого дела, я такой тарарам устрою, что в Минюсте будет слышно.
— Вы угрожаете мне, да?
— Да. Пятое. Вы направили человека в укрепленный за́мок и даже не намекнули, что́ его там может ждать! Я только что убрался оттуда — черт побери, даже отряд «Дельта» не в состоянии туда пробиться! Шестое. Харри Маллер пошел на задание, имея при себе удостоверение, но не имея приличной легенды прикрытия. Интересно, вы давно вот так зарабатываете на жизнь?!
Это его здорово достало, и он взорвался:
— Вот что я вам скажу!..
— Нет, это я вам кое-что скажу, Эйнштейн траханый! Вы полностью прогадили это дело! Но знаете что? Я готов прикрыть вас, когда на нас дерьмо польется потоками. И знаете почему? Потому что вы мне так нравитесь? Черта с два! Вы прямо сейчас прикажете мне остаться и участвовать в расследовании. Если вы этого не сделаете, конечным пунктом моего полета будет не дом двадцать шесть по Федерал-плаза, а Вашингтон. Вам понятно?
Ему потребовалось около четырех секунд, и он сказал:
— Вы привели весьма убедительные аргументы в пользу вашего участия в этом деле. Но Боже меня упаси, если вы…
— Вы прекрасно говорили до упоминания Бога. Замолчите, пока у нас равный счет.
— Еще нет, но я его обязательно сравняю!
— Вы скоро посчитаете себя редким счастливчиком, если вас не сошлют куда-нибудь к черту на рога, например в Уичиту, штат Канзас, — заявил я. — Ладно, последнее слово оставляю вам и Кейт.
Кейт, пребывавшая в весьма потрясенном состоянии, сказала Уолшу:
— Я должна согласиться с Джоном, что задание, полученное Харри, было плохо продумано и организовано. И мой муж действительно мог бы сейчас лежать в морге.
Уолш оставил это без внимания и холодно произнес:
— Меня ждет звонок из штаб-квартиры. Что у вас еще?
— Ничего.
— Тогда езжайте в Рэй-Брук, в полицию штата, и позвоните мне оттуда.
Он отключил связь, и мы какое-то время сидели молча. Машина все так же стояла на обочине. Я слышал, как в лесу поют птицы и тихо рокочет двигатель на холостых оборотах.
— Так я и знала, что это случится, — нарушила тишину Кейт.
Я не ответил, погруженный в собственные мысли и воспоминания о Харри Маллере, который почти три года сидел за столом напротив меня; два бывших копа, чужаки в чужой стране, именуемой домом двадцать шесть по Федерал-плаза. «Тело перевозят в Нью-Йорк для вскрытия, прощание в похоронном бюро в четверг и в пятницу, заупокойная месса и похороны в субботу».
Кейт взяла меня за руку:
— Просто не верится…
В течение многих месяцев после 11 сентября я то и дело присутствовал на поминках, похоронах, заупокойных мессах и поминальных службах, днем и ночью, иногда по три раза в день. И все, кого я знал, тоже жили и действовали по тому же безумному графику, и с течением времени я даже привык налетать на одних и тех же людей в похоронных бюро, церквях, синагогах и на кладбищах; мы просто смотрели друг на друга с выражением, которого не опишешь словами; шок и травма были еще свежи в памяти, но постепенно похороны стали сливаться в общий монотонный процесс, и единственным отличием одних похорон от других была убитая горем семья, всегда отличавшаяся от предыдущей. А потом вдовы и дети-сироты оказывались на похоронах другого копа, куда пришли вместе со всеми, чтобы отдать покойному последний долг, и тоже становились частью скорбящих. Это было выматывающее душу, сюрреалистическое время, один черный месяц за другим, с черными гробами, черными траурными покрывалами, черными лентами и черным похмельем после целой ночи возлияний.