— Миша прав, — пожала плечами Алина. — Тем более какое вообще значение имеет наше к нему отношение? Это наш клиент и наша задача защищать его интересы…
— Молодцы, — кивнул я. — Правильно мыслите. Но, чтобы, так сказать, усложнить вам жизнь, давайте представим, что вы запросили у него всю бухгалтерскую документацию. Вы же это сделаете, ведь так?
И Михаил, и стоящая рядом с ним Алина переглянулись. При этом вид у них был такой, словно они ждали подвоха.
И правильно делали.
— Конечно, — фыркнула Алина. — Это следует из предъявленных ему обвинений. Мы же должны иметь представление о деталях, чтобы строить свою защиту…
— И опять-таки верно, — вновь кивнул я. — И вот Лоскутов передаёт вам всю имеющуюся у него документацию. Вообще всю. Вы её проверяете и обнаруживаете, что среди бумаг находится забытое вашим клиентом письмо, датируемое прошлым годом. Оно подписано его рукой, а его содержание является прямым доказательством того, что Лоскутов действительно участвовал в указанном обвинением картельном сговоре. Отдельно отмечу, что данное письмо отсутствует в материалах дела. Соответственно, обвинение о его существовании не знает. Более того, ваш клиент сам не понял, что дал вам это письмо и продолжает настаивать на своей невиновности. Теперь у вас на руках есть прямое подтверждение его вины.
Григорьев и Дьякова переглянулись, затем оба уставились на меня.
— Вы не на меня смотрите, — сказал я им, сделав приглашающий жест рукой. — Давайте, вперёд. Ваши действия? Что вы сделаете с этим письмом?
Первой тут же выступила Алина. Молодая дочь барона Дьякова сориентировалась поразительно быстро.
— Уничтожить письмо, — уверенно произнесла она. — Оно не находится в деле, клиент его не осознаёт как улику, и оно передано в рамках доверительных отношений. Я как адвокат не могу действовать против воли моего клиента и обязана защищать его. Этический долг — не навредить. Кроме того, разглашение такого письма — это прямое нарушение адвокатской тайны и…
— Нет, уничтожение письма — это соучастие в сокрытии улики, — с пылом, достойным будущего прокурора, перебил её Григорьев. — Даже если адвокат не передаёт письмо следствию, он не имеет права уничтожать доказательство, которое может повлиять на правосудие. Более того, если дело дойдёт до суда и письмо всплывёт, а защита умышленно скрыла его, это поставит под удар и адвоката, и клиента. Этически правильный путь — объяснить нашему клиенту возможные риски и настоять на выработке иной линии защиты, не связанной с отрицанием очевидного. На самом деле, если данное письмо действительно находится у нас в руках, то продолжать существующую линию защиты неправильно. Зная о его вине…
— Какая к чёрту разница, виновен он или нет⁈ — резко вскинулась Алина. — Наша задача — это представление его интересов! Интерес клиента состоит в том, чтобы суд признал его невиновность!
— И поэтому ты предлагаешь пойти на нарушение закона и уничтожить улику? — уколол её Григорьев. — Сама подумай, о чём говоришь! Это подсудное дело. Если информация об этом станет известна, то ты сядешь рядом с ним в одну камеру…
— Не сяду, — высокомерно фыркнула Алина. — Дело не уголовное, а гражданское и административное. Да и вспомни условия задачи. Никто об этом письме не знает! Это было проговорено в начале. Значит, никто не узнает о том, что оно было уничтожено.
— На самом деле, вы оба отчасти правы, — сказал я, вступая в диалог. — Алина верно подметила, что она действительно не обязана и даже не вправе передавать стороне обвинения документы, полученные от клиента в рамках конфиденциальных отношений. И да, не будем забывать, что адвокат не свидетель против своего клиента.
— О чём я и говорила, — тут же заявила Алина, с триумфальным выражением на лице скрестив руки на груди. — Наша задача в том, чтобы…
— Я не договорил, Алина, — негромко произнёс я, и она тут же замолчала, быстро потеряв запал под моим взглядом.
Встав на ноги, я подошёл к ним и повернулся в сторону аудитории.
— Вот в чём тонкость. Уничтожение этого письма — это прямое этическое и уголовное преступление. Это уже не просто молчание. Это активное действие по сокрытию улики. Такой поступок делает адвоката, вне зависимости от его мотивов, Алина, участником обмана правосудия, и именно это грубое нарушение адвокатской этики. Михаил в данном случае куда ближе к истине.
Стоило мне это сказать, как Григорьев тут же приосанился и бросил довольный взгляд в сторону Дьяковой.
— Ты хвост не распускай раньше времени, — осадил я его. — Ты тоже ошибаешься в одном моменте. Ты как адвокат своего клиента не должен и не можешь самостоятельно передавать это письмо следствию. Даже если оно и инкриминирует клиента, понимаете? Такой поступок будет нарушением адвокатской тайны и разрушит доверие между вами и клиентом. Исходя из моих объяснений, что вы должны сделать?