— Значит, тебе всё-таки это удалось? — кажется, уже в третий раз уточнил Распутин после того, как я рассказал ему о случившемся.
— Мне ещё раз сказать или вы мне в предыдущие два не поверили? — раздражённо спросил я его. — Да! На этом всё. Контракт, который её убивал, больше не действует. Можете не беспокоиться…
Ага. Конечно. Я по его лицу вижу, что беспокоиться он перестанет только тогда, когда… Да никогда, навреное, не перестанет. Для него Елена не просто любимая внучка, которую он вырастил. Она последняя его связь с любимым сыном.
Так что не удивлюсь, что мне придётся потом ещё раз или два повторить.
Как я и сказал, Елена жива. Более того, по словам Распутина, через три минуты после того, как он вырубил мне сердце, её состояние резко начало улучшаться.
И нет. Не было никакого драматичного пробуждения. Елена не бросилась мне на шею с клятвами в вечной любви, как героиня какого-то дешёвого сериала. Она по-прежнему лежала в своей постели, подключённая к медицинским приборам. С помощью своей силы Распутин погрузил её в сон, не дав проснуться окончательно. Сказал, что хочет наблюдать за её состоянием. Без резких эксцессов, так сказать.
Что же, по мне так даже лучше.
— Но как? — задал вопрос сидящий в кресле напротив меня мужчина, присутствие которого меня удивило.
Граф Василий Уваров смотрел на меня с живым интересом. Слишком живым, пожалуй. Обычно так смотрят на интересную зверушку, которая сидит за прутьями клетки в зоопарке.
И что-то мне этот взгляд не очень нравится.
— Не слишком ли наглый вопрос для того, кто отправил людей по мою душу? — спросил я его в ответ, даже не пытаясь скрыть своё к нему отношение в голосе.
В ответ на это он лишь развёл руками.
— И что мне теперь? — поинтересовался он. — Извиняться и каяться, Рахманов? Ты же жив. Так чего теперь ругаться?
— О да, — тут же съязвил я. — Конечно жив. Вашей милостью…
— Так, хватит! — резко произнёс Распутин. — Василий, прекрати.
— Не люблю, когда мне грубят…
— Не люблю, когда в меня стреляют, — хмыкнул я и приложился к чашке.
— Василий, — несколько мягче произнёс Григорий. — Он в своём праве и ты это знаешь.
В ответ на это Уваров лишь глаза закатил.
— Извиняться всё равно не буду.
— Да больно надо, — тут же отозвался я. — Лучше скажите, как там вашим ребятам? Сложно без одной ноги убегать было?
Уваров скривился. По лицу видел, что его это задело. За своих людей он переживает.
— Непросто, — с каменным лицом проговорил он. — Но, знаешь, они и вернуться могут…
— О, пусть приходят, — хмыкнул я. — У моего пёсика те ещё аппетиты, а одной ногой он явно не наелся.
Вот теперь уже на его лице появилось выражение ничем не прикрытой злобы. По глазам заметно, что сейчас он вот-вот сорвётся, но…
— Хватит! — гавкнул Распутин. — Василий, ты помнишь, что я тебе сказал?
— Помню, — нехотя проговорил Уваров и, вздохнув, посмотрел на меня. — Ладно. Что было, то было.
— Ну охренеть у как у вас всё просто, — покачал я головой.
— Александр, прошу, — Распутин посмотрел на меня почти умоляющим взглядом. — Поверь, у Василия имелись… Скажем так, поводы для того, чтобы действовать столь радикально.
— Дайте угадаю, — не удержался я от саркастической усмешки. — Боитесь, что заберу власть над теми контрактами, которые заключила моя семья, ведь так?
О, боже мой. Это было потрясающе. Всё-таки есть свой шарм в том, чтобы вот так ошарашивать людей. Особенно таких, которые привыкли к нестандартным и острым ситуациям.
И нет. Их удивление не вылилось в круглые, как блюдца, глаза. Они не вскочили с криками «НЕ МОЖЕТ БЫТЬ». Лишь чуть выпрямились в креслах. Переглянулись друг с другом, будто только что услышали подтверждение худшей из своих теорий.
— Да успокойтесь вы, — хмыкнул я и сделал глоток горячего кофе. — Этого не будет.
Первым заговорил Уваров.
— Рахманов, это, конечно, смелое утверждение, но не мог бы ты пояснить, почему именно это невозможно?
— Знаете, почему Разумовские хранили в тайне информацию о том, каким образом можно отменить заключённый ранее договор? — вместо этого спросил я, и они оба покачали головами.
— Это слишком ценная информация для того, чтобы делиться ей с кем-нибудь, — пожал плечами Распутин.
— Рычаг давления, — кивнул ему Уваров. — Это могло бы ослабить их власть и…
— О да, — не удержался я от сарказма. — Ещё как ослабить. Знаете, сколько будет ноль от нихрена? Это будет ноль!
— Что? — спросили они одновременно.
— То, — усмехнулся я. — Заключённые контракты нельзя вот так взять расторгнуть по желанию. Не все, по крайней мере. Это односторонний процесс.