Я приказал Камову:
— Поручик, произведите тщательный обыск.
Через несколько минут тягостных вздохов и замешательства помещичьих гостей, Камов протянул мне наше же воззвание к рабочим и крестьянам, выпущенное подпольным комитетом.
— Господин лейтенант, вот посмотрите, — штучка интересная.
Как бы не зная, в чем дело, я пробежал воззвание и поднес его к носу помещика.
— А это что?
Он дрожащим испуганным голосом оправдывался:
— Не знаю, каким образом попало ко мне.
— Сколько у вас таких экземпляров в кассе? У меня о вас точные сведения.
Шнейдер совсем растерялся. Вынув ключ от несгораемой кассы, он бормотал:
— Посмотрите, кроме денег, там ничего не может быть.
Он, дрожа, открыл кассу, и мое сердце вспыхнуло радостью: денег было не мало. Я начал пересчитывать пачки.
Вошел Яша Гордиенко в форме поручика, протянул мне пакет:
— Господин лейтенант, пакет от князя Туманова.
Я быстро разорвал конверт и, как бы читая про себя, приказал развести арестованных по комнатам, а Гордеенко громко ответил:
— Поручик, доложите князю Туманову, что я сейчас поеду производить аресты и обыски в деревню Кара-Кубу. А со Шнейдером неважно.
Я вышел. Двери комнат были закрыты, и охрана порой открывала их, пресекая разговоры. Потом партизаны незаметно скрылись.
С деньгами, с двумя повозками, нагруженными всем необходимым, мы вернулись в балку. На енотовых помещичьих шубах мы отдохнули, как никогда.
Две трети забранных денег мы отправили с Камовым председателю подпольного комитета в Севастополе. В почтовом отделении Каралеза мы тоже поживились на 200 тысяч. Другого выхода у нас не было. Отряд рос, надо было довольствовать партизанов. Подпольный комитет тоже остро нуждался в деньгах. Не могло быть места мещанской морали там, где дело шло о развитии движения.
Вскоре в наш отряд влилась часть артиллерийской школы, состоявшая почти на сто процентов из бывших красноармейцев.
Не всегда наши экспроприации увенчивались успехом. Вместе с Артшколой, мы попробывали было «налететь» на имение Колбасниковых, в десяти верстах от Севастополя. Но хозяева забаррикадировались мебелью, и даже ружейный залп не привел их в повиновение. Из-за близости к Севастополю пришлось «отставить».
СМЕРТЬ «БАРОНА» МАРЦКЕРЛЕ
Во время нашего недельного отдыха к объездчику Евграфу как-то зашел «барон» Мацкерле. Он хотел видеть меня, но в наш лагерь «барон» опасался итти, отговариваясь тем, что служит у татарина в Алым-Чокраке, возит дрова в город, сейчас занят, но скоро придет.
Мы уже знали через Голубева (Храмцева), что «барон» — провокатор. Я немедленно послал Гордиенко, Яшу Вульфсона, Гаузе, Шарого, Воробьева и Ахлестина за «бароном». Мы, замаскированные кустарником, несколько часов терпеливо выжидали проезда Мацкерле. Дождались и любезно предложили прогуляться.
— Где здесь товарищ Макаров? — было первое слово Мацкерле.
Я ответил:
— Макаров ушел в обход по частям, но я его заместитель, Прилуцкий. Чем могу служить?
— Очень приятно. Вы обо мне, вероятно, слышали. Я — известный подпольный работник, «барон» Мацкерле, прибывший из Одессы.
— Скажите, барон, откуда вы знаете Макарова?
— Как же не знать Макарова? Я с ним вместе сидел в крепости.
«Барон» путался, краска и бледность сменялись на его лице.
В этот момент адъютант спросил меня:
— Товарищ Макаров, можно отряду ужинать? Ужин готов.
— Конечно.
Стоявший у костра «барон» вздрогнул и, как бы стараясь лучше меня разглядеть, проговорил:
— Вы — товарищ Макаров? Как вы изменились!
— Я вас не узнаю .
— Зато я вас знаю: я очень много знаю о вас.
— Не будем, «барон», играть в прятки. Мне ваша деятельность тоже известна. Скажите, зачем вы пришли в казарму? Спрашивая меня, вы пытались узнать численность отряда у объездчиков Евграфа?
«Барон», совсем растерявшись, ответил:
— Товарищ Макаров, у меня есть отряд в шестьдесят человек и восемь пулеметов и можно взять два легких орудия.
Последние два слова рассмешили товарищей, а я рассказал анекдот о четырех случаях с Иисусом: «верю и не верю».
Александровскому, Камову, Воробьеву, Гордиенко я сказал:
— У вас достаточно материала: возьмите его!
А «барону»:
— Мы вас предаем горному военно-революционному трибуналу. Расскажите, как удалось вам бежать из числа двадцати четырех, захваченных на Корабельной стороне?
По словам Мацкерле, выходило так: затрещали пулеметы, дверь квартиры открылась, появился юнкер, сказавший: «Именем закона вы...». Крылов выстрелил в него
в упор, юноша упал. Воспользовавшись суматохой, «барон» выбросился в окно и убежал вместе с группой юнкеров, которые от страха не заметили чужого.
Мне надоело слушать россказни Мацкерле, я передал его на допрос ревтрибуналу, а сам сел у костра глубоко задумался. По аналогии, мне припоминался провал комитета, в котором председательствовал брат. Как будто кто- то развертывал передо мной страницы книги его суровой революционной жизни.
Владимир был старше меня на три года. Он кончил церковно-приходскую школу первым учеником. Страстно хотел учиться дальше, а бедность принудила его сделаться учеником в переплетной мастерской дяди Асманова. Еще мальчиком Владимир стремился уехать из Скопина.
И он оставил мать и родных, чтобы уехать в Балашов, Саратовской губернии. Здесь Владимир работал в переплетных при типографиях и принимал активное участие в первомайских демонстрациях, организовывал маевки. Жажда новых мест увлекла брата в Севастополь. Здесь он работал переплетчиком в Доме трудолюбия. Заведывающий оценил яркие способности брата и назначил его смотрителем. Конечно, из этого повышения ничего выгодного для заведывающего не получилось. Вместо верного сторожевого пса, заведывающий приобрел в новом смотрителе друга и заступника рабочих и вскоре вышиб брата с места.
Новый хозяин Владимира, Гладун, бывший офицер, участник севастопольской обороны, приходил в ужас от свободолюбия своего работника и в восторг от его работоспособности и инициативы. Смешно было слушать, как горячо спорили на политические темы Гладун с Владимиром.
Брат часто мечтал: «Соберу немного денег вместе с товарищами открою мастерскую. Тогда Гладуны не будут нас эксплуатировать».
В империалистическую войну Владимир тянул военную лямку в 32 зап. пех. полку, в гор. Симферополе. Болезнь освободила Владимира от военной службы. Он осуществил свою мечту: вместе с товарищами открыл небольшую переплетную мастерскую. Много читал, работал в профсоюзе секретарем, распространял нелегальную литературу. В начале гражданской войны вступил в ряды РКП(б) и всецело отдался партийной работе.
Я думаю о последних днях брата. У истекающего кровью вырывали признание. Но он и его товарищи умерли молча за великую идею. А в это время, гнусная, продажная тварь, вроде «барона» Мацкерле, подготовляет провал таким же честным лучшим товарищам. Так бы и ворвался в палатку и собственной рукой застрелил провокатора!
«Барона» допрашивали всю ночь. Он сбивался, на некоторые вопросы совсем не отвечал. Наши трибунальщики приговорили его к смерти, но посоветовали на всякий случай поговорить откровенно со мной.
Провокатора подвели ко мне. Он дрожал всем телом и был бледен, как мертвец.
— «Барон», даю вам десять минут на размышление. Если хотите, чтобы я вас зачислил в полк, то расскажите, каким образом получился провал? Иначе я соглашусь с мнением ревтрибунала и подпишу приговор. Мне все известно от подпольного комитета Голубева.
— Товарищ Макаров, я вам все расскажу, только наедине.
— Говорите при всех.
Провокатор, дрожа за свою подлую жизнь, собирался с мыслями.
— Расскажите правду, и я зачислю вас в полк до прихода соввласти: дам вам возможность искупить вину боевыми действиями.