По распоряжению т. Мокроусова, была послана связь к Альминскому партизанскому отряду, которым командовал Сережка Захарченко (Забияченко). Через несколько часов от Сережки прибыли военком Леонид Киселев и партизан Антон Кубанец. Они заявили о полном своём подчинении Мокроусову. Альминский отряд был, как батальон, влит в 3-й Повстанческий Симферопольский полк. Затем мы двинулись к Бешуйским копям.
С большими предосторожностями ночью мы подкрались к шахтам. Все же часовой услышал стук копыт и шорох.
— Стой! Кто идет?
Мы замерли. В двух шагах от нас переговаривались:
— Господин поручик, я слышал
— Тебе вечно кажется,— небрежно ответил офицер.
Я отдал распоряжение идущим впереди ротам:
— Первый вправо, второй влево, в цепь!
Послышался шорох, и белые встревожились.
— Стой!
Затрещал пулемет.
— Часто начинай! Пулеметный огонь!— громко скомандовал я. Эхо повторяло раскаты стрельбы, ловило малейшее движение отряда. Казалось, что с нашей стороны наступает не менее тысячи.
— Вперед! Ура! Ура!
Партизаны бросились на шахты. Отряд белых в числе восьмидесяти трех человек, — из них восемь офицеров, при шести пулеметах,— разбежался. Несколько офицеров спряталось вблизи шахты в окопы, опутанные проволочными заграждениями, и зачастили из пулеметов. Но их одинокая попытка не спасла шахты от красных. Мы ворвались в офицерские флигели. По всем признакам, мужчины удрали в одном белье. А их полуодетые жены не понимали в чем дело.
— Где же ваши вояки? — спросил Мокроусов.
Одна из жен дерзко ответила, окидывая нас презрительным взглядом:
— Кто вы такие и как смеете врываться к нам?
— Мы краснозеленые. Простите, что побеспокоили. Но вы нам не нужны. Мы только удивляемся, что храбрые мужья бросили жен.
Женщины побледнели и дрожащими голосами запросили пощады. Мокроусов только досадливо отмахнулся. Не было времени объяснять, что краснозеленые — не разбойники. Мы побежали из помещения. Мокроусов распорядился:
— Товарищ Макаров. Попридержите белых подольше. Когда я зажгу шахту, я пришлю весть, Тогда можно отступить.
Белые, не жалея патронов, развили сильный огонь из Максима. Партизаны лежали в цепи за деревьями.
Я крикнул:
— Белогвардейцы, послушайте, что вам скажу! Колчак расстрелян, красные войска под Варшавой, за что вы бьетесь? За капиталистов? Бросьте оружие, переходите к нам, мы вам гарантируем жизнь. Сдавайтесь!
Меня перебили:
— Убирайся к такой-то матери, босяк! Семеновцы не сдаются.
— Ну хорошо, сволочь! Мы вас живьем возьмем! — пригрозил я. И, обернувшись к партизанам, гаркнул во всю глотку, на поучение белым:
— Не стрелять! Второй батальон, принимай вправо по балке, не выпускай бандитов. Окружить и взять живыми!— Последние мои слова заглушил треск пулеметного огня. Белые шпарили по балке, где не было ни одного партизана. Когда стрельба немного стихла, я крикнул:
— Первый пулемет, огонь!
— Та-та-та-та, — затрещал наш пулемет. И тотчас же партизаны быстро перенесли этот же пулемет на сто шагов влево, и опять команда:
— Второй пулемет, огонь!
— Та-та-та...
— Товарищ Макаров! Шахта зажжена. Приказано отступать по дороге, какой шли!—быстро сказал посланный от Мокроусова партизан.
Отбежавши не менее четверти версты, мы встретились с т. Мокроусовым и присели на отдых.
Вдруг раздался мощный взрыв. Земля под нами загудела, как при землетрясении. Сверху посыпались камни. Минутный страх сменился общей радостью. В шахте было заложено около двадцати пудов динамита. Взрыв остановил добычу угля; Мокроусов с первых же дней нанес чувствительный ущерб транспорту Врангеля.
Белая пресса умолчала о действиях краснозеленых. Лишь в одной из газет появилась маленькая заметка о казни двух офицеров, сбежавших во время штурма шахт.
Отдохнув в районе Чатыр-дага, Симферопольский полк двинулся к деревне Куру-узень. Около деревни Шумы мы порвали телеграфные провода. Скоро с одной из возвышенностей перед нами развернулось море. Алушта дразнила наши аппетиты. Мокроусову очень улыбалось занять город, но для такой операции не хватало сил.
По дороге в Улу-узень, мы высадили из экипажа четырех спекулянтов, ехавших за табаком для врангелевских частей. В экипаж посадили наиболее притомившихся партизанов. Нас очень хорошо встретили улузенские татары, но дали нам урок осторожности. Мокроусов навел справку у крестьян о захваченном нами белом солдате. Татары дружно его расхваливали.
— Человек якши!
Товарищ Мокроусов поверил и отпустил белого на все четыре стороны. А через несколько минут мы узнали, что из наших рук ускользнул контр-разведчик. В имении Козловых мы наткнулись на уютную семейную сцену. Помещик с чадами и домочадцами лакомились в столовой тортами и шоколадом.
— Почему вы ворвались без доклада? — надменно спросили нас. Но, как уж водится, узнав краснозеленых, увяли.
— Товарищ Мокроусов! Козлова и его сына (вольноопределяющегося) направить в разведку? — обратился я к Мокроусову.
— Нет, Макаров. Их надо отпустить для примера. Они послужат хорошей агитацией среди белых, что мы зря не расстреливаем. Двумя больше, двумя меньше, — какая разница !
Во время переговоров с командующим, я подметил таинственные знаки управляющего. Он сообщил мне тайком, что в подвале хранятся старые вина. Партизаны погрузили для себя два ящика, а остальное отдали беднейшим татарам. Вино разбиралось ящиками, бутылками и сносилось в горы,
Козлову на прощание дали наказ:
— Если будут малейшие притеснения населению со стороны белых, то вы, как виновник этого, пощады от нас не ждите!
Козлов, трясясь, как в лихорадке, не верил еще в свое избавление, а семья его плакала. Пристав в Кучук-узени, штабс-капитан Гуляков, писал Галько о желании перейти к красным. По дороге к нему, мы с несколькими партизанами сняли в почтовом отделении телефон и велели открыть большой железный сундук с деньгами. Оказалось, что деньги сданы крестьянами для отправки переводами.
— Такие деньги нам не нужны,:—пояснил я: — но если мы узнаем, что вы не отошлете их после нашего ухода по назначению, то мы можем притти еще раз и отправить вас к Колчаку для связи!
Ворота полиции были открыты; во дворе аккуратными стопками лежали винтовки и патроны. Вокруг оружия толпились стражники.
— Ни с места! — скомандовал я.
— Не расстреливайте. Я писал письмо через Галько Мокроусову и Макарову о сдаче.
— Не беспокойтесь! Я — Макаров, а вот и товарищ Мокроусов.
Командующий приказал штабс-капитану снять погоны. Стражники были зачислены в полк, а Гуляков прикомандирован к штабу.
Мы организовали здесь митинг, на который сошлось все население. Кажется, так восторженно нас еще нигде не встречали. На рассвете мы двинулись в Туак. Эта деревня, окруженная сплошным кольцом гор, утопает в зелени. Туакцы тоже приняли нас как дорогих гостей. Был даже сформирован Туакский мусульманский взвод.
Из Туака наш отряд расположился лагерем в районе бездействующего лесопильного завода. Глубокая разведка дала сведения, что нам желает сдаться отряд белых, стоящий в деревне Сартанах. Соединившись с другими формируемыми полками, мы приготовились в случае, если белые не сдадутся, нанести удар с фронта и с флангов. Мы спустились цепью с горки к каменным постройкам экономии. Ни одного белогвардейца! Опасаясь попасть в засаду, я нарочно громко крикнул: