Что бы и как бы ни случилось, он меня больше не получит – это я знал для себя твердо. Пусть убьет, но ко мне он больше не притронется! Хватит! Я и так слишком долго пробыл рабом его бессловесным! Может, я и виноват, но только в том, что позволил этому тянуться столь долго. Что позволил этому вообще случиться...
Так, распаляя себя, я шел, а колени предательски подрагивали.
«Да, все верно, – шептал голос внутри меня. – Ты смел и речист... Пока его не увидишь. А тогда смотришь на него, словно малая птаха на змею ядовитую, смотришь... знаешь, что опасен и яд его смерть тебе принесет... а сделать ничего не можешь... Трус!»
Да благо бы просто убил. Так ведь достанет с князя поглумиться напоследок. Я уже имел несчастие видеть, сколь страшен в гневе Дикий Барс пограничья, как может быть он жесток с другими... да и со мной. Когда гнев владел князем, он действовал стремительно, не думая о последствиях и не страшась наказания, даже свыше. Свидетельством тому было несколько глубоких шрамов на его теле и извилистый послужной список, отмеченный победами, друзьями и недругами.
Но золотой нитью по всей его жизни было вышито одно: Барс никогда не сдавался, идя к намеченной цели. Ни за что.
Не собирался сдаваться и я.
Быть может, я все же кое-чему научился от него.
Князь встретил меня вполне благодушно. Будто бы и не было меж нами той последней ссоры, после которой я был вынужден три дня кряду лежать в постели, с трудом поднимаясь лишь по нужде. Я давно уже заметил за ним черту не вспоминать того, что казалось ему неприятным, и хоронить все ссоры и разногласия, словно бы их и не было. Он спокойно рассказывал о поездке, а у меня с каждым его словом кровь сильнее стучала в висках и застилала глаза... ведь я знал, чем имели обыкновение кончаться подобные разговоры.
– Что не пьешь, Андрюша? – он подтолкнул ко мне мой полный еще бокал. – Нехорошо мне одному, некрасиво.
– Прекратите! Прекратите делать вид, будто бы вы... – в сердцах вскочил я. – Как вы можете... после того, как...
Я, наконец, заговорил: путано, бессвязно, радуясь уже тому, что меня не торопились прервать. О том, как мне противно то, что со мной делают, что я – иной, нежели он, и не будет мне удовольствия в этом занятии, как бы он ни старался. Что мы должны прекратить то, что было, сей же час, потому как иначе я за себя ручаться не могу... И пусть он переведет меня, куда ему угодно, или вообще разжалует, но больше я здесь не останусь.
Князь потемнел лицом. Видно, и впрямь не хотел поминать старое. А в остальном никак на мои излияния не отреагировал. Плечами чуть повел да спросил насмешливо:
– Кончил... спич?
– Я...
– Ах, ну да, как же. Ты ведь у нас и впрямь так и не «кончил» ни разочка.
Я уронил руки, тяжело дыша и не зная, что уже сказать. Князь был, верно, сумасшедшим, иного объяснения у меня не нашлось. А он вдруг гибко, словно хищный зверь, потянулся, опершись ладонями о стол, и спросил ласково:
– А неужели не хотелось? Ну, хоть раз получить то, чего у тебя, наверное, никогда и не было, а? С мужчиной не было... со мной?
– Что вы... – невольно пятясь под его дьявольским взором, пролепетал я.
– Ну же, неужто тебе ни разу не хотелось узнать почему, а? Ведь то, что мы делаем – «извращение», «богомерзкое занятье», просто неприятно, в конце концов... Так почему же мы это делаем, а? Почему все младшие офицерики поголовно виснут на старших? В глаза им заглядывают, гладят, ревнуют, скучают... И по ночам все больше со страсти кричат, чем от чего другого...
Его голос завораживал, обволакивал, словно паутина, пеленал меня, не давая сдвинуться с места или хоть возразить. Князь словно читал мои мысли, и они, будучи облечены в слова, песком скреблись у меня под кожей.
– Люди... люди бывают разные... – с трудом вымолвил я.
– Да, – легко согласился он. – И эти самые «разные» здесь подолгу не задерживаются. В иные места идут служить. Иными «местами»...
Даже я ощутил жар, окрасивший мои щеки. Этот человек был сущий дьявол! Любое слово в его устах звучало развратом и богохульством. Я решительно потряс головой, отгоняя морок.
– Довольно! Чего вы от меня хотите? Если я и есть другой, так зачем вы...
– Нет, – еще шире и ласковей улыбнулся князь. – Нет, милый мой, ты такой же, как и все они. Я с первого взгляда заметил это в тебе. А твое никчемное упрямство – лишь следствие пустых книжек, что ты читал, вместо того чтобы открыть глаза и посмотреть по сторонам. А может... может, тебе это просто нравится, а? Корчить из себя невинного агнца, принесенного в жертву людоеду-убийце? Некоторые любят такие игры, но полноте, милый, ты заигрался. Пора прекращать.
– Не судите всех по себе, – почти выплюнул я, взбешенный до крайности, что меня могли даже в мыслях присчитывать к этим... Думать, что я просто «ломаюсь», что еще большее извращение.
– Да ну? – князь начал сердиться, хотя виду старался не подавать. – Интересно. Так почему же ты не уехал, раз ты «иной»? Почему не добился перевода? Почему, вместо того чтобы рваться отсюда, покорно раздвигал ноги, когда бы я тебя ни попросил? Никто не стал бы делать того, что делал ты почитай что добровольно, если бы был «иным», уж поверь мне.
Я стоял у стены, прижавшись к ней спиной, чтобы не упасть, и тяжело дышал, отчаянно думая, что мне делать дальше. Что бы я ни сказал и ни сделал, обращалось против меня. И впрямь куда легче было бы пустить себе пулю в лоб и... и признать себя последним трусом. Тут я вдруг нашел спасительный, как мне показалось, ответ.
– Может это и так, – осторожно складывая слова, начал я. – Может, я и такой, как они... как вы все. Пусть. Но ВЫ, князь, мне противны, как никто. И с самого момента, как я вас увидел, и поныне. Так не невольте меня...
Тут голос мой прервался, так как князь, одним прыжком одолев стол, оказался подле меня и со всей силы ударил кулаком чуть выше моего правого виска.
– Противен, говоришь? – нарочито тихо сказал он. – Ну-ну... – Рука со стены переползла мне на щеку и уже привычным мне манером обхватила подбородок. – Смелый котенок... но глупый.
Я ожидал любого, даже самого страшного, так сверкали его глаза, но тут князь отстранился и скрестил руки на груди.
– Не люб, значит? А что сразу не сказал? – спокойно поднял брови он. – Что ждал-то? Я бы тебе отставку дал... А теперь не могу.
Силы мои были на последнем пределе. Столь стремительные скачки сегодняшней нашей беседы измотали меня настолько, что я мог лишь молча стоять и слушать, что еще выдумал мой мучитель. А он спокойно прошелся по комнате и отпил еще вина.
– Видишь ли, не могу я, братец, без бою сдаваться. Не в моих это привычках, на полдороге назад поворачивать. Давай вот что, – он, словно удивившись пришедшей мысли, громко щелкнул пальцами. – Давай заключим пари.
– Пари? – вздрогнув от щелчка, очнулся я.
– Ну да. Самое настоящее пари. Соскучился я без азарту что-то. А условия будут такие, – он вновь шагнул ко мне, отрывая от стены и подводя к столу. – Ты даешь мне еще ночь, а я доказываю тебе, что мои ласки тебе не противны, а как раз наоборот. Докажу – ты мой. Останешься здесь, прекратишь ломать комедии, думать о самоубийствах и прочей чепухе. Не выйдет у меня – свободен. Уедешь хоть завтра. Подпишу любые бумаги, куда только захочешь. Вышлю с такими рекомендациями, что тебе ноги целовать будут... коли иного не позволяешь.
Смысл его слов ускользал от меня. Чего он добивается? Чего он рассчитывает добиться за одну ночь, если все предыдущие окончились для меня так... На что ему... Я смотрел в его непроницаемые глаза и мучительно гадал, где здесь подвох.