Затуманенный и уставший разум уцепился за знакомый запах. Пара секунд ушла на то, чтобы распознать его. Это был запах гниющего трупа. Кьярваль немного встрепенулся. Монстр кого-то убил и притащил сюда? Но это для него нетипично. Желание этого чудовища – отомстить, так что всех своих жертв он оставляет только там, где их можно увидеть. Труп ведьмы? Парнишка ничего не говорил относительно того, что комендант с его людьми сделали с ее телом. Но наверняка это не оно, ведь прошло уже столько времени, так что от бедной женщины скорее всего остался лишь скелет. Старик принюхался и понял, что запах идет из детской колыбельки, подвешенной к потолку рядом с кроватью. Он не был уверен в своей догадке, но тем не менее его передернуло от отвращения. Кьярваль своей сухенькой трясущейся рукой повернул колыбель к себе. На вышитой красной нитью по краю пеленке лежал небольшой сверток. Старик отогнул ткань и увидел зеленовато-серую голову младенца. Кажется, еще вчера этот чужой, украденный ребенок еще был живым. Кьярваль отшатнулся. Пожалуй, пора заканчивать осмотр.
Чего бы не придумал себе этот помешанный, даже с пониманием его горя, он зашел уже слишком далеко. Старик отошел от перегородки, сел по середине комнаты в позу лотоса, достал коробочку и сделал глубокий вдох. Потер нос, сделал еще один глубокий вдох. Снова потер, закрыл глаза. Сознание стало меняться, расплываться и расплескиваться, как вода в глубокой миске. Третье Зрение постепенно обострялось, комната начала приобретать более ясные очертания. Слух стал другим, появились новые звуки. Нюх подхватывал иные запахи. Кожа стала улавливать неощутимые до этого вибрации окружающих вещей и предметов. Старик сосредоточился и увидел посреди пустующего бардака дома женщину. Она парила над землей, чуть-чуть покачиваясь в воздухе прямо перед Кьярвалем. Вот почему ему казалось, что кто-то за ним наблюдает. У нее были растрепанные темные волосы, симпатичное, но мертвенно-бледное лицо, искривленное судорогой. Пустые глазницы из которых сочилась кровь, капала на грудь и ворот грязного, испачканного в уже запекшемся кармине сарафана, разодранного надвое, начиная с верхней части живота и до самого низа. В этой щели расположились торчащие бесформенной кучей потроха ведьмы: желудок, кишки, плацента, обрезанная пуповина, плодный пузырь, немного была видна печень и т.д. И все это свисало до самых ног. В руках женщина держала мирно спящего, недоношенного ребенка. Он сильно выделялся на ее фоне, ведь на нем не было следов насилия и горя. Старик потратил несколько секунд, прежде чем смог окончательно рассмотреть ее и убедиться, что она его услышит. Седой сосредоточился и утробным, проникновенным голосом сказал: «…Отпусти его… Он и так настрадался…» Призрак, будто бы оскорбленный этим наглым указанием, подлетел вверх, издал вопль, сильно резанувший слух, заставивший Кьярваля вздрогнуть, съежиться и надеяться, что уши не повреждены. Женщина влетела прямо в него, и старик погрузился в ее воспоминания.
Он это почувствовал, увидел, ощутил всем телом… О, сколько страданий… Животный страх, когда они пришли, захлестывающий сильнее, чем разбушевавшиеся волны… Ужас и боль, когда ее тащили за волосы… Жуткое ожидание, когда они столпились вокруг нее, держали за руки и за ноги, не давая двигаться… Полная беззащитность и одиночество… Слепое бешенство от абсолютной беспомощности… Мольбы и крики о пощаде, милости, прерываемые нескончаемым плачем… Лезвие, хорошо заточенное, ярко сверкнувшее на при свете дня… Вопль… Душераздирающий, протяжный, женский вопль, разрезавший воздух, заставивший кровь застыть в жилах, а все живое содрогнуться… Обычный человек так кричать не может… Только тот, с кем происходит что-то не по-человечески ужасное… За ним последовал еще один, такой же, полный шока, боли и пронзительной, отчаянной, самой последней мольбы о помощи…