- Аглая!
- Ей-ей, не вру! Вам сторожней надобно быть, госпожа. Шибко сторожней!
- Аглая, не волнуйся, буду. Ой, кажется проснулся, спасибо, что помогли с завтраком. Идите, отдохните.
- Нет уж, не пойду. Господин Винсент будет сильно меня ругать, коли я Вас одну оставлю. Он наказал мне за Вами присматривать.
Но молодая женщина уже этого не слышала, она стояла у колыбельки сына, истошно кричавшего и надеявшегося, что на него обратят внимание. Божена с нежностью взяла пищащего малютку, приложила к груди: «Ну, ну, ну, мальчик мой... Кушать хочешь?» Женщина присела и стала его кормить. Младенец жадно вцепился в грудь матери и принялся поглощать молоко за обе пухленькие, розовые щёчки. У него были большие, тёмно-синие глазки, которые внимательно изучали лицо Божены. Она улыбалась, глядя на свое чадо, и тихонько пела колыбельную. «Скоро папа приедет... Познакомитесь... Нужно только чуть-чуть подождать... Совсем чуть-чуть... - лицо у нее погрустнело, уголки глаз и рта опустились. - Нда... Чуть-чуть...» Женщина задумалась, печально глядя в окно. В нем виднелись ветви яблонь и слив, на которых только-только начинали созревать плоды, согреваемые солнцем. Яблоки наливались красным и розовым, сливы темнели, чтобы стать потом насыщенного пурпурно-фиолетового цвета. Маленькая птичка, звеняще пела, перескакивая с одного дерева на другое. Одна ветка качнулась, как только она присела на нее. Это был молоденький дрозд - глазки бусинки, рябое оперение, тоненький желтоватый клювик. Он пару раз чирикнул, попробовал на вкус ещё кислую сливу, замотал головкой и улетел. Божена вздохнула, опустила глаза на малыша. Он тихонько сопел, все ещё держась за ее грудь, не желая выпускать ее из своих маленьких рук. Женщина аккуратно переложила ребенка в колыбельку, подошла к зеркалу. Немного покрутилась перед ним, поправила одежду и волосы. «Аглая, - шепотом, чтобы не будить сына, позвала она. - Аглая!» «Да, да, госпожа Божена?» - отозвалась женщина, все ещё копавшаяся на кухне.
«Я хотела сходить на рынок купить... Купить молока и хлеба. И ещё зайти к златокузнецу, забрать серьги... Которые мне на прощание муж подарил, помните?»
- Яхонтовые?
- Да, да, они...
- В таку рань? Да лавошник истчо спит. А вот хлеба да молока я куплю.
- Хорошо, спасибо. Вы были правы. Что-то я устала...
- А как же. Робенка выносить да родить энто не по корчмам шататься да мутузить друг друга. Это настояшший труд. Бабья доля.
- Да, да.
Кухарка, прежде чем уйти, ещё очень долго причитала и про бабью долю, и про воспитание детей, и про пьянство, и про картежников, и про гулящих, и... В общем-то, можно сказать, что она перебрала всевозможные грехи и недостатки, присущие мужскому населению, и все добродетели, которыми, по ее мнению, наделены женщины. Но Божена ее не слушала, лишь грустно покачивала головой, когда Аглая задавала очередной вопрос и сама же отвечала на него.
Кода же кухарка наконец ушла, женщина снова подошла к зеркалу. В этот раз она разделась догола и придирчиво стала себя рассматривать. Молодая мама начала с ног. Долго поворачивала их, вглядывалась в каждую родинку, синячок, ложбинку. Может они слишком бледные? Может слишком тонкие? Куда уж тонкие. Недавно родила, так они уж никогда тонкими не будут. Может слишком толстые? Может кривые? Или слишком... Слишком? Как у медведицы? Женщина посмотрела на свои растяжки. Потом на живот. Он немного выпирал вперёд и был сморщен, как те сушеные фрукты, которые ей принес лавочник. Посмотрела на грудь. Да, она была больше, намного больше, чем раньше, но зато между бедрами и плечами не было той тонкой талии, которой она так гордилась раньше. Теперь там был этот сморщенный изюм. Она обратилась к своему лицу. Оно было немного бледноватым, с мешками под глазами. В голубом взоре, несмотря на привычную живость, всё-таки сквозила усталость. Женщина гневно топнула ногой. Ну почему он не едет? Что такого там произошло, что он уже забыл свою жену, которой клялся в любви? Уже сколько месяцев не был дома. Почему? Нашел кого-то? Конечно нашел. Ну кому нужна родившая корова. Хотя... Хотя кажется лавочнику она вполне понравилась. И сыну кузнеца тоже. Да и пекарь на нее поглядывал. Ну всё, хватит, ей надоело. Он вечно где-то далеко, вечно не дома и неясно, что он там делает. Ему все равно на жену. Значит и жене на него все равно. А что такого? Почему ему можно, а ей нет? Ни за что она не могла поверить, что он все это время был ей верен. От силы три раза за год побывать дома и ни разу не согрешить на стороне? Да быть такого не может. Он даже после свадьбы косился на других. Раз он не выдержал, то почему она должна? Тем более, что ребенка она уже родила, куда он теперь денется? Ну вот. Значит решено.