– Ты ослабела с нашей последней встречи, – он не смотрит на неё... Наверное, просто не может.
Не может стерпеть этот пустой, безвольный взгляд, не может привыкнуть к этой тишине. Должно быть, поэтому и говорит сейчас все эти очевидные глупости. Лишь бы не было так тихо.
Она предпочла не отвечать. Или просто не нашла слов, всё было и без них понятно. Она опустилась на одно колено, и потянулась за откатившимся стаканом, но он опередил её, схватив гранёное стекло и опускаясь, почти падая на пол рядом с ней. Он хотел, должен был ещё что-то сказать, но подлые слова убегали из уставшей головы.
– Там... – она перевела взгляд на черный, бездонный провал окна, и голос её на секунду приобрёл прежнюю мягкую певучесть, – Снова война?
– Верно, – он чувствует, как горячий ром перетекает из мутного стекла бутылки в холодный стакан, – На этот раз всё серьёзнее обычного.
– А разве бывает иначе?
– Нет, – усмехнулся он сказанной глупости, – Ты права, никогда не бывает.
– Эта кровь на тебе... – она всё же поворачивает на него голову, – Твоя?
– Нет, – он протягивает ей стакан, запоздало понимая, что она его не удержит.
Её пальцы такие холодные, в них нет жизни... И, верно, он совсем её забыл, потому она так похолодела.
– А раны на спине? – её руки дрожат, однако всё же находят силы удержать почти полный стакан.
Она подносит его к губам, и от неосторожного движения несколько горячих капель опаляют ей губы.
– Ничего серьёзного, – он делает глоток из горла, и только сейчас понимает, как же здесь холодно, – Пей.
Но она отставляет стакан... На аромат алкоголя из норы высовывает черный носик крыса, но чувствуя запах опасного, горячего чужака, не решается выйти из тени.
– Ты... – как же сложно бывает это сказать, – Злишься на меня?
– Нет. С чего бы? – она откидывается спиной на выступ сиденья старого, потерявшего цвет дивана, и запрокидывает голову.
– Я не приходил так долго.
– Ты не обязан был.
– Но ты спасла мне жизнь!
– Ты мне тоже...
– Нет, – он отрицательно качает головой, и ещё одна капля с его волос останавливается на её холодной щеке, – Пока ещё не спас. Пока ещё я не могу найти средства.
– Не страшно, – мило улыбается она, – Ты хотя бы пытаешься.
А пытается ли он на самом деле? Пытается ли достаточно сильно, чтобы получить желаемый результат, или просто обманывает и её и себя. Его тяготит данное обещание, он хочет от него избавиться, и всё же не позволяет себе её бросить. Почему? Неужели ему присуща жалость или, как бы ни было это смешно, милосердие? Нет... То смутное, горячее чувство, что не позволяет ему оставить холодную пленницу этой комнаты имеет куда более древние корни, чем пустая человеческая жалость или мифическое милосердие. Оно глубже, и выше, но... Но всё же находиться в этой комнате невыносимо!
– Почему ты отказываешься выпить? – теперь он находит в себе силы на неё посмотреть.
– Я выпью, – шепчет она устало, – Но позже. Неизвестно, когда ты придёшь в следующий раз.
– Остынет.
– Пусть...
Он осторожно касается горячими пальцами её щеки. Холодная... Невероятно холодная. Нет, он, всё-таки, последняя сволочь.
– Пей сейчас же! – неожиданная ярость накатывает потоком.
Он хватает стакан, почти до хруста сжимая его в горячих руках, порывисто поднимает её голову, схватившись за белые, длинные волосы, приоткрывает её губы большим пальцем.
– Больно...
И этот шепот заставляет его остановиться. Осаждает огнём вспыхнувший гнев. Только на кого он злится? На неё или на себя? И чего он пытается добиться, насильно влив в неё горячий ром? Спасти её, или... Успокоить собственный эгоизм?
– Прости, – он безвольно отпустил белые локоны и хотел даже отвернуться, но так и не нашел в себе силы отвести взгляда.
Его грязные пальцы оставили неаккуратный чёрный след на бледном её подбородке, и он поспешил стереть его тыльной стороной ладони. Вместе с засохшей дорожкой грязной дождевой капли.