Аккуратно прислонив её спиной всё к тому же старому, линялому дивану, он поднялся и, не задерживаясь ни секунды, пошел прочь. У выхода с досады пнул откатившуюся пустую бутылку, и, рывком распахнув скрипучую дверь, громко хлопнул на прощание. Он шел... По холодному, зеленоватому в свете старой покачивающейся лампы коридору, спрятав руки в карманах и всеми силами пытаясь заглушить в себе чей-то назойливый, жестокий голос. Он говорил, что Игнис не спас её, хотя и обещал... Обещал достать ей новые крылья, обещал принести лекарство от боли, а в итоге не дал ничего. Только горячий ром, что отравил изнутри нежного, светлого ангела. Он говорил... А Игнис пытался заглушить его. Потому что было в этих словах непозволительно много правды, и он не хотел её слышать.
Нет. Нельзя... Нельзя об этом даже думать. Она не желает быть демоном, а потому единственный выход – смерть. Забвение. И её никто уже не спасёт. Никому не дана такая сила... Не...
Он застыл на первой ступеньке покосившейся лестницы. Мысль, горячая острая, пронзила всё существо, не оставляя места для чего-то постороннего. Мысль... А сможет ли он жить с этим осознанием? Сможет ли он понять и принять то, что её больше нет? Её нет, хотя когда-то она излечила умирающего демона, а он не приложил достаточных усилий, чтобы хоть как-то отблагодарить её за спасение. Сможет ли он принять эту истину? Сможет ли он смериться с её смертью?
Он стоял без движения почти несколько минут, не в силах тронуться с места. Сможет ли? Сможет?.. Нет. Бесполезно даже пытаться, он не сможет принять её смерть. Ему не знакома ангельская любовь... Конечно, будь он ангелом, он ушел бы, бросил её умирать, потому что она сама того захотела, потому что не могла иначе. Но он демон... Игнис, демон огня, и как его стихия, он вспыльчив, жаден и эгоистичен. Эгоистичен настолько, что готов перечеркнуть в одно мгновение все долгие столетия её сопротивления злу. Эгоистичен, чтобы, ради собственного успокоения, обречь её на бессмертную жизнь демоном, что кажется ей такой ужасной. Эгоистичен... Ради едва ощутимого чувства, которое, должно быть, угаснет в тот момент, как Аэль переступит порог преисподней, он готов своими руками убить её. Убить всё, что ей дорого, всё, ради чего она жила, просто чтобы сохранить ей эту самую жизнь. Готов... И он сделает это.
Рывком развернувшись, он в несколько мгновений пересекает длинный, зеленовато-мрачный коридор и распахивает ногой прогнившую дверь. Аэль сидит у дивана, всё в том же положении, в каком он оставил её, и едва ощутимо дышит. Он успеет...
– Аэль, – он поднимает её на руки, с силой вжимая холодное тело в горячий дорожный плащ, – Я знаю, ты никогда не простишь меня за то, что я сделаю с тобой. Но я не смогу иначе. Именно сейчас, именно здесь, я при всём желании не изменю своего решения. И ты не умрёшь... Только не здесь. Только не со мной.
Откинув полу длинной белой рубашки, он чертит пентаграмму на её плече длинным, острым ногтем. Она холодная, крови почти нет. Но это и к лучшему... Символы, древние руны, письмена скверны и порока в окольцованной звезде получаются корявыми и неаккуратными, но сейчас это не имеет значения. Когда в царапину превращается последняя, решающая линяя, всё тело ангела охватывает адское пламя. Она горит на его руках... И он точно знает, что ей не больно. Ей тепло...
А прожженные дыры в ужасном, грязно-красном ковре проваливаются куда-то вглубь, и дверь, что много столетий жаждала открыться, теперь распахнулась. Почти приветливо... И он без раздумий прыгнул вниз, в царство греха и порока.
Там, среди кристаллов серы, что хищно ловят каждый блик и отражают самую порочную улыбку из всех существующих в мироздании... Игнис принёс в подарок хозяину единственное белоснежное существо во всей преисподней, бывшую когда-то прекрасным ангелом, а ныне демона иссушающего холода и хищной, голодной зимы – падшую Аэль.
Конец