В посылке ты найдешь ее! Мой смысл, мое сокровище, мою исповедь – мою Аэллу. В ней ты получишь ответ на свой вопрос: «Зачем?» И если не простишь меня, то станешь единственным свидетелем того, как я сама, следуя за невидимой звездой, искалечила свою дорогу под названием «жизнь». А помнишь, как все начиналось?..
Воспоминания
Первые воспоминания уносят меня на четыре десятилетия назад, в прошлое, когда мы с университетскими ребятами (нас было в компании четверо: я, Энн, Дэн и Мэтт) одновременным пинком ноги открыли дверь нашего колледжа и выкрикнули: «Черт возьми, наконец-то мы свободны!»
Еще недавно нам казалось, что наши мучения не закончатся никогда, – и вот мы выпускники! Жизнь всегда ускоряет события, которых ждешь, как тебе думается, слишком долго. И вот мы уже в шумном веселом баре после шампанского пьем на брудершафт ром с текилой, разбавляем «Маргариту» «Бейлисом», поджигаем «Б-52» с «Халком» и мешаем «Белого русского» с «Негрони», пуская в лицо друг другу фоторамки из облаков белого дыма. Да, у нас в то время были совсем другие увлечения вместо романтических посиделок в неуютных тихих кафе и скучных выпускных вечеринок. Нам хотелось того, чего нельзя было получить, умирая со скуки с занудами-однокурсниками, – того, что было под запретом, того, что давало нам больше свободы, больше новых ощущений, легкости и нескончаемой энергии, льющейся в тебе через край в такт электронной музыке. Те минуты, в которых ты – это лучшая версия себя. Моменты, в которых можно влюбляться и прощать без оценивающих мыслей, легко заводить знакомства, обнимать и целовать незнакомцев, когда все другое – запахи, лица, вкус. Можно ощутить кончиком языка даже воздух, впитывать его кисло-сладкое послевкусие быстрыми глотками, словно котенок, только научившийся лакать из миски теплое молоко. Утопать в состоянии, где даже музыка другая – твоя. Ты сливаешься с ней уже с первых секунд вступления. Она входит в тебя полностью одним движением, как выстрел, как укол опытной медсестры, как заноза, пока ты не становишься частью ее непрекращающихся звуков. Они бьются в тебе, грубым басом откликаются в унисон с каждым ударом сердца, а громкие вибрации заставляют поднывать низ живота. Иллюзия совершенства, полной беззаботности и уверенности, что способен на все! Разве можно отказаться от таких ощущений и не хотеть испытать их вновь, глубже и осознаннее, только чтобы найти ключ, который за пару мгновений унесет под пелену лазурного неба, в мир, подсознательно созданный тобой, в котором ты сам режиссер своего же фильма. Именно в такие минуты я чувствовала все по-настоящему, понимала, что я – это я, полностью принимала себя как есть, со всеми недостатками и несовершенствами. Это был единственный настоящий мир, в котором каждый миг ощущался так сильно и страстно, будто это и есть совершенное течение времени, где оно, это время, не ощущается вовсе.
Треки перетекали один в другой, напоминая скольжение смычка по струнам внутренних удовольствий. И я стояла бы вот так до самого закрытия клуба, плавно отстукивая ногами нужный ритм, выбрасывая руки вслед за ускользающими звуками.
Но Энн потянула меня за рукав и, перекрикивая музыку, прокричала:
– Пойдем, пойдем скорее! Нас уже ждут!
Мы вновь уселись в темную коробку такси и поехали. Было начало пятого утра. Машина остановилась у серой полосы ночного парка и скрылась, как кошка, светя ярко-красными глазами. На улице было зябко. Холод, как невидимые насекомые, кусал меня от щиколоток до самых бедер, которые едва закрывала сиреневая оборка платья.
– Что за хрень, ребята? Куда мы приехали? Что вам в клубе-то не сиделось? – простонала я.
Энн поспешно закрыла мои губы холодной рукой, с улыбкой приказывая мне молчать, и указала на Мэтта с Дэном. Они подбежали к ограде и стали быстро что-то нащупывать. Прошла, кажется, целая вечность, а в действительности минут пятнадцать, пока Дэн облегченно не выдохнул:
– Мать его, наконец-то нашел. Прямо квест какой-то.
Что именно он нашел, я знала, но увидела только в квартире Мэтта. Под звонкий хохот Энн мы завалились в большую, безупречно обставленную студию в самом центре Манхэттена. Каменные джунгли с «зеленым сердцем» раскинулись из окон этих апартаментов во все четыре стороны света. Из его гнездышка открывался потрясающий вид – от Гудзона до Ист-Ривер, от Бронкса до Бруклина. Помню, как впервые Энни затащила меня в гости к Мэтту. И я, прилипнув носом к стеклу, никак не могла налюбоваться открывшейся мне красотой и сравнила панорамные окна с опущенными руками Бога, на чьих ладонях рассматриваешь лицом к лицу вечно освещенный ночными огнями город. Энн на это, как обычно, рассмеялась и завопила, чтобы мне больше не наливали.