– Вот что, если вам нужда в деньгах, то у меня есть очень хорошие друзья. Они соберут любую сумму, только отпустите.
– Ещё есть предложения? – За спиной отца Фёдора проскакала на горилообразном мужчине абсолютно голая девица с возмутительно аппетитными формами. Импровизированный жеребец довольно блеял и тряс головой, когда девица тянула за концы кожаной уздечки с блестящим шариком, вставленной в рот сластолюбца. – Тише вы. У мене исповедь, нечестивцы, – приструнил резвящихся дикарей отец Фёдор. – Продолжай, дочь моя, – подбодрил кающуюся актрису.
– Ну теперь я даже не знаю. Ну, хорошо, если дело в этом… – она замолчала, испытующе глядя на похитителя.
– В чём этом. Не томи, прелестница.
– То готова отдаться, – с пафосом кинодивы исторгла последний аргумент Серафима.
– Кому? – пожилой товарищ в шортах с недоумением почесал начавший лысеть затылок и строго посмотрел на кого-то за кадром.
– Вам! – окончательно войдя в образ Веры Холодной бросила актриса с вызовом.
– Зачем?
– Как же? – растерялась жертва маньяка (так она подумала, увидев паству отшельника). Она не могла допустить, что кому-то придёт возмутительная мысль отвергнуть любовь первейшей красавицы Санкт-Петербурга. Что за бред такой! Немедленно захотелось проснуться. Сон оказался обычным кошмаром, который она не хотела смотреть ни разу.
– Ты теперяча должна за собой смотреть в оба. Во как! Маткой будешь. Ща продадим лягушек и займёмся приплодом. Поняла, прелестница?
– Что, что, что, – задохнулась от внезапной догадки Серафима.
За окном зелёные лапы мягко шуршали, шаловливо закрывая время от времени огромную луну с бредущей по её поверхности сиреневой женщиной. Неожиданно сосновая ветка процарапала долгий звук по стеклу. Серафима не проснулась от кошмара, она продолжала смотреть в клубящуюся темноту, словно хотела разогнать её силой мысли. Ей хотелось верить, что скоро всё закончиться, и она опять окажется в Париже.
Глава 4 Творец новой жизни
Судьбы мира терзали мятежную душу маэстро. Один незначительный, можно сказать, микроскопический человечек мог разрушить то немногое, что удерживало его от полёта в Магеллановы облака. Сейчас требовались максимальная собранность и дисциплина, чтобы довести начатое расследование до логического завершения, но, как обычно, природная подвижность ума мешала трезво оценить факты. Ленару мерещились совсем особенные формы будущей трагедии. Ну это, конечно, если прилетят ненавистные эльты. А разве они не прилетят? Вот разве не прилетят, когда такое злодейство намечается? Смерть миллионов безвинных созданий, которые живут себе, совсем ни о чём не думая, строят всяческие там планы и верят в грядущее счастье, а тут на тебе – чума со всеми гадскими финтифлюшками. И вот что было совсем непонятно, так это стремление обогатиться любой ценой, невзирая на гибель таких же как ты соплеменников. Что это? Взять Парвуса, и чего ему не хватает, однако вот она жадность и глупость в одном флаконе. Неужели опьянение властью делает из человека бездушного зверя, или большие потрясения заставляют не видеть частные отдельные случаи? Нужно только отойти подальше, а ещё лучше взлететь в мечтах над толпой, и вот уже слёзы ребёнка становятся ничем, более того, про них и подумать-то невозможно, потому как раздражают. А спроси его, этого самого злодея, зачем? Он ответит, что для блага родины вершит редкие по своему лицемерию жестокости. Врун несусветный! Так посмотришь, разве парчовые штаны с лампасами стоят того, нет конечно. Но привычка к удобствам заставляет эгоистов толкать массы людей в ненасытную пасть смерти. Они действуют без сомнений, оттого и верят им законопослушные граждане, и идут слепо на заклание, подчиняясь воле одного единственного человека. Ведь их избавили от тяжёлой ноши, от страха за свои жизни. А значит, ноль ответственности, и никаких соплей по поводу общественных моралей. Всё во имя идеи. А тот, кто придумал эту самую идею, не безумец ли?
Вглядевшись в зрачки надутого индюка фон Грундхерра, Ленар с грустью вздохнул: «М-да-с, ну и фрукт!»
– Радуйте!
– Что, извините? – удивлённо переспросил директор полиции.
– Где мой убийца? Куда спрятали?
– Я вас что-то не понимаю.
– А что непонятного. За ним и прилетел. Нужен до чрезвычайности.
Требование оказалось настолько возмутительным, что директор некоторое время таращил глаза, судорожно хватая воздух, наконец, издал совсем неприличный звук, что-то навроде «П-фуй» сквозь тонкие губы, изогнувшиеся в саркастической улыбке. В голове немедленно всплыл формуляр короля о бережном обращении с иностранцами, но здесь случай был совсем особенный, и полицейский заподозрил тонкую интригу, да что там интригу, силок, форменный капкан на его личность. Ну не может же, в самом деле, чужестранец вести себя столь наглым образом! Наверняка за ним стоят некие силы, раз человек, которого он видит всего второй раз в жизни, позволяет себе произносить подобные вещи. Точно, здесь что-то не так. Явная интрига, промелькнуло в голове фон Грундхерра: