– Это кто же? – осторожно спросил.
– Бросьте, Савенков, кто же ещё. Везите сюда этого скунса. А лучше, вот что, давайте сразу к самолёту. Заберу, и прощай Бавария. Поверьте, так всем будет только лучше. Могу уверить, что я о нём позабочусь со всем тщанием. Можете ни разу не сомневаться. Уж он-то у меня забегает бельгийской белкой.
– Разрешите поинтересоваться, по чьему распоряжению. Документ покажите. Без него никак.
– Экий вы непонятливый. Азеф, у нас есть какой-нибудь документ на вашего товарища?
Не ожидавший столь реактивных манёвров опытный подпольщик, тут же изобразил таинственное лицо и со значением кивнул.
– Так предъявите, – растопырил усы директор баварской полиции.
– Послушайте, здесь дело государственной важности. Сам Вильгельм заинтересован в успешной экспедиции. Без этого русского нам не обойтись. Речь идёт не только о Баварии, берите выше, о судьбе Великого Рейха, о будущем империи! В связи с эти поручение тайное, о нём никто не может знать ни в каком виде. Надеюсь, вы меня понимаете? Депешу вы обязательно получите в самое ближайшее время, курьер уже в пути. Однако, радея об интересах императора, мы взяли на себя смелость несколько опередить события. Я уже телеграфировал, что всё в руках патриота Германии Людвига фон Грундхерра, так-то, цените. О вас услышал сам император, он на вас рассчитывает. Верность долгу, вот что отличает настоящего баварца от остальных немцев. Не так ли?
В голове фон Грундхерра образовался решительный крюшон. С одной стороны, льстило оказанное доверие, но всё же, чёрт побери, никак невозможно отпустить преступника без должного порядка. Так совсем невозможно! Необходимо доложить королю. А как иначе! Всенепременно.
Тёплый воздух отопления мягко шипел, проходя сквозь латунные решётки. Диалог проходил в специальном кабинете, оборудованного для подобного рода встреч. Обитые хлопковыми матами стены поглощали самый незначительный звук человеческой речи. Но даже здесь директор полиции не чувствовал себя защищённым. Тайная связь с императором в обход короля могла дорого ему стоить. Однако, перспектива вырваться из провинциального Мюнхена открывала совсем другие кабинеты, да что там кабинеты, дворцы! И всё же он решил упереться, лучше пост директора полиции, чем обвинение в государственной измене и расстрел по решению трибунала. Здесь можно было не сомневаться.
– В данную минуту могу согласиться только на встречу в моём присутствии. Как только получу официальную бумагу, забирайте, ради бога, беспрепятственно. Только совсем не понимаю, если у вас столь секретное задание, то зачем эта шумиха с прессой?
– Так вы же и виноваты. Не смогли обеспечить скрытность. Пришлось импровизировать, – раздражённо ответил Ленар.
От подобного обвинения у директора побелели щёки, сразу представился доклад о его некомпетентности в Берлине. Королю это тоже может очень не понравиться, а уж ему-то подобные вещи немедленно дойдут, в этом можно было не сомневаться ни разу.
Где-то в трубах вентиляции щёлкнула заслонка, заставившая вздрогнуть опытного фон Грундхерра. «Кругом уши, – подумал он, недовольно поморщившись. – Надо было разговаривать на свежем воздухе. Там уж точно никто не подслушает. Впрочем, достаточно хитрецов, что и по губам смогут прочитать. Да-с, неприятные господа».
– И всё же, будем ждать подтверждение ваших полномочий, – решил стоять на своём директор.
***
На улице громко лаяли ризеншнауцеры, конвоировавших очередную партию заключённых. В крохотное окошко с ржавой решёткой залетел порыв свежего воздуха, нечаянно принёсший с собой мечту о свободе, о воле. Весьма странной субстанции для европейцев, да и вовсе непонятной. Что за воля такая? Жажда неясной, неоформленной справедливости. Для русского человека рай – вот непонятная субстанция! На что он нужен? Спроси любого самого дремучего псковича или воронежца, да что там, спроси камчадала, а и он не сможет объяснить, что такое рай, вещь крайне абстрактная и бесполезная. А нужна ли русскому воля, он ответит: в обязательном порядке! Вот где жизнь и простор, золотистое счастье в лучах утреннего солнца. Масленица, короче говоря. Языческий праздник, то есть происходящий от языка, от того что говорит человек. А человек тем и отличается от зверей, что умеет говорить, разве не так, разве нет? А как жить, коль рот на замке? Вот то-то, что без воли никак.