– Хы-и, хозяин, неужели без Густава справился?
– Да нет, конечно, куды ему без Густава. Это я так, для воодушевления. Уж больно оне любят ныть по каждому поводу. Слушать тошно. Есть идеи? – отвернувшись от бесполезных рабов, начал советоваться с дипломированным надзирателем: – У вас в академии «Нежный зуб» наверняка проходили внештатные ситуации.
– Таких нет. Густав – модель неубиваемая. Кто знал, что придумают первобытным копьём тыкать в окуляры. Это ведь нонсенс.
– «Нонсенс», – передразнил отец Фёдор, – сам ты нонсенс. Слова заковыристые знаешь, а мозгов нуль. – Вытянув руку, постучал крепким сухим пальцем по лбу Жульена. Звука не случилось, но дипломированному специалисту стало обидно:
– Попрошу без оскорблений, я в профсоюз буду жаловаться.
– Она как запел, ты лучше придумай, тварь волосатая, как мне вернуться сюды, чтобы хвост тебе накрутить. Я тебе такую славу сделаю, Африку вспомнишь.
– Зигмунд, есть успехи? – поморщился Жульен от перспектив.
– Чистый ноль. Допустим вас я выпущу, тут надо гидравлику продырявить, и цилиндры откроются, но не вижу в этом практической пользы.
– Хотите остаться с этим демоном один на один?
– Меня здесь нет что ли? – возмутилась Серафима.
– Вы, конечно, есть, но лучше бы, чтобы не было, – деликатно заметил Зигмунд.
– Это почему?
– Думать мешаешь. От тебя хаосом пахнет, – осадил Жульен.
– Ещё один нюхач сыскался. Одному запах не нравиться, другому мысли, на вас не угодишь.
– Серафима, вы меня не так поняли, – попытался оправдаться Зигмунд.
– Очень даже что и поняла. Всё бы вам нюхать! А как отсюда выбраться никто не знает!
– Есть подозрение, что автор затора стоит перед нами.
– Так, нечего раскисать, товарищ Жульен, вся надежда на вас, как самого разумного среди этих павианов.
– Тогда уговорите Зигмунда открыть клетку, и я вам помогу.
– Опять кусаться будете?
– Ну что вы, после освобождения и кусаться, если только чуть-чуть, из благодарности, так сказать, – Жульен сморщил шрам, перечёркивающий правый глаз.
– Странные у вас представления о благодарности. Однако я не понимаю, как вы меня отправите в Мюнхен, – с прищуром поинтересовалась Серафима.
– Через профсоюз, можете не сомневаться ни разу. Приедут товарищи и всё устроят в лучшем виде.
– Серафима, вы хоть понимаете, что он предлагает? Нас отсюда никто не выпустит. Мы собственность вот этого хлыща, – Зигмунд указал на отца Фёдора.
– Но ведь надо же что-то делать? Нельзя сидеть просто так! Это хоть какое-то решение. Вы и сами только что предлагали его выпустить. Разве не так?
– Между возможно и сделано есть огромная разница.
– А я, например, не вижу. Всё, я приняла решение. Где тут эта чёртова гидравлика? Показывайте, что надо ковырять, – она принялась тыкать своим копьём в цилиндры, удерживающие дверь клетки.
– Давно бы так, сейчас выйду и отправлю вас за милую душу, куда захотите, можете быть уверены на все сто процентов. Только чтобы не видеть ни разу.
– Стоп, что это значит? – остановилась женщина, исчерпав все возможные варианты с пальпацией бронзовых шарниров примитивным оружием.
– Гниль в костях[i], – выругался Жульен.
– Если вы его выпустите, то ферму захватит профсоюз, и не видать вам свободы, как мне родины. А хозяин вот здеся, в Мезозое! – от волнения отец Фёдор даже подпрыгнул на месте. – И ведь ничем не докажешь, заберут хозяйство, как пить дать заберут!
Гроза не случилась, позорно бежав от исполнения феерической драмы, вместо неё начал моросить пошлый, ничего не значащий дождь, покрывший частой рябью таёжное озеро. Теперь в открытом дверном проёме висела серая кисея. Кроме вполне обычных звуков сквозь водяную канитель послышались настойчивые шлепки множества живых тел. Жульен повернул круглые уши навстречу этим звукам и сделался невероятно серьёзным.